Некромант. Присяга
Шрифт:
Опасность? Не слышу, да и… нечем. Иногда я выстраивала паутину до тысячи нитей, но сейчас оставалось семь-восемь истонченных обрывков.
Значит… значит, самое время мне привести в порядок мои силы и мою поисковую паутину.
И я сосредоточилась на процедуре восстановления, которая заново включала очищение, ужин, пару бокалов вина, свечи, ароматы, позитивные мысли, обряды и воспоминания. Благо все еще шли Нептуновы лунные сутки, опасные, но способствующие всяческой водяной магии, мечтам и воспоминаниям.
Мне имя Ксения вроде как и нравилось, и не очень. Ксюха, Ксюшка, Ксю, Кыса и так
И был в нашей компании период тотального увлечения гонками «Формула-1». Тогда и Чед бросил качаться и начал ездить на всем, что имело колеса, – на роликах, на скейтборде, велике, самокате, мопеде, мотоцикле, автомобиле. Появился свой кумир из мира «Формулы» и у меня. Как легко можно догадаться, им стал Ники Лауда, который уже много лет в «Формуле» не выступал, но… Я упивалась историей гонок, знала все его победы, цитировала его резкие интервью и начала ловить себя на том, что на массу житейских вопросов давала комментарий в духе «А вот Ники Лауда то, Ники Лауда се». Так длилось всего одно дачное лето, но следующим летом я обнаружила, что друзья начали звать меня Ники. Что же, я не возражала! И с тех пор начала и в новых компаниях представляться так: «Здравствуйте, я Ксения Арсеньева, но можно звать меня Ники», особенно не разъясняя почему. И ведь начинали звать. Позже Наставница сказала, что прозвище, которое я и как псевдоним стала использовать, когда пришла в журналистику (Ники Арсо), отлично соответствует моим энергетическим вибрациям и буквально само меня нашло.
И до сих пор у меня на кухне висит на стенке небольшой коллаж из старых и современных фоток Ники Лауды, а если мне попадаются на глаза какие-то новости о нем или его интервью – я радуюсь, как если бы он был моим другом или родственником. Осталось сесть за руль чего-нибудь с колесами, и желательно не тележки в супермаркете, как шутит временами вредная Танька.
Я вызывала в памяти запах сена, огромных стогов, по которым мы катались, как с горок. Пейзажи Васильевского, аллея и поля, малинники и речка, дачные террасы и веранды, наши укромные убежища в кустах; шум закипающего самовара и бульканье ухи из верхоплавок и бычков, наловленных в реке. Это была всамделишная уха, которую мы готовили, позаимствовав пару-тройку картошек, морковку, зелень, лук; наверное, эта уха и печеная картошка в костре и стали моими первыми освоенными рецептами, а блюда – самыми вкусными в жизни. Ребята в телогрейках, насквозь пропахших костром, дождем и чем-то типично дачным, приятно-прелым. Чед обрит под ноль, Васька с хвостиком и локонами. Они едят чеснок, макая стебли в соль, а Танька вредничает. Дескать, как целоваться потом. Ну, целоваться-то мы целовались, конечно, но дальше не заходило…
Мы пробуем покурить – и почему-то всем четверым не нравится; пробуем водку – она вызывает странные последствия, варим глинтвейн – и он навсегда становится «нашим» напитком…
Я впитывала энергетику самых лучших моих воспоминаний. Воспоминания о маме и брате не были такими. Собственно, брат и мама так и жили в подмосковном Тучкове – я была поздней, мама родила меня в тридцать пять, а брата – в сорок три… и он оказался очень слабеньким, в отличие от меня, прочной, как прут арматуры. Собственно, мое детство закончилось с его рождением. «Ты уже большая» – и все. Так что о семье мне было нечего вспомнить, кроме того, что маме и брату я каждый месяц отсылала кругленькую сумму.
А дачные
Полночь. Странно, даже не заметила, как прошло время.
Голова после обрядов и медитации была тяжелой… я подумала, что самое время отправиться спать…
Так я и сделала.
Сны снились неприятные. Я умудрилась пройти все фазы сна – крепчайшего живительного, полудремного сладкого и, наконец, беспокойного, насыщенного странными картинками, которые мое подсознание выуживало в основном из моментов ясновидения. Например, я не любила смотреть фильмы про зомби – но мне снились именно зомби, гадкие, с облезающей кусками плотью и белесыми яблоками глаз. Снились мертвые адские лошади, скачущие в никуда; радуга, рассыпающаяся пеплом, стекающая с небес каплями мазута.
И тем не менее я отдыхала, как и мои друзья; а моя поисковая сеть набралась силы.
Проснулась я даже не от ритмичного храпа Чеда, а от того, что резко хлопнуло окно.
Я села.
Странно. Окна я оставляла открытыми, потому что не выносила духоты и одновременно совсем не жаловала кондиционеры. Хотя Чед порывался установить кондиционер, но, помня историю с матрасами, а также будучи в курсе, во сколько ему обошлись холодильник «Розен лев» и кофемашина, я категорически возражала.
Сами собой окна доселе никогда не захлопывались.
Все мое великолепно вымытое и натертое накануне солью тело покалывало.
Я потянулась к Васькиной майке, напялила ее. Подошла к балконной двери в кухне – никого и ничего. Хотя усмотри я там Вадима, притаившегося в уголке, не удивилась бы.
Окно было не просто захлопнуто – все ручки оказались повернутыми. Гм. На такие вещи способен только домовой.
Я бочком дошла до входной двери – у меня вдруг возникло опасение, что если мне перекрыть все входы, выходы и средства коммуникации, то я окажусь в западне. Однако дверь вопросов особых не вызывала, все защитные контуры были в порядке.
И тогда я точно так же бочком пошла в комнату.
Миновала сладко спящего Чеда.
И, уже понимая, что вот он, ужас, делала к окошку все более и более маленькие шажочки. Но подойти надо было. Надо…
Там, снаружи, на узком покатом подоконнике-водосливе, цепляясь когтями, сидел зверь, похожий на кота. Совсем небольшого кота.
Бывший дворовый донжуан лишился обоих глаз, вместо глаз полыхали огненные глазницы. Рваные уши насторожены, морда повернута ко мне. Выдвинутые когти в несколько раз больше обычного размера. На вид – стальные.
Я остановилась, не в силах приблизиться к стеклу вплотную.
Контур держал, но я видела особым зрением, что мои собственные рубежи уже почти пали и чудовище удерживает за стеклом в основном благая сила Наставницы, которая когда-то и обучала меня защитной магии на примере моей собственной квартиры.
Я ощущала себя на редкость беспомощной и была готова сдаться. Кот гипнотизировал меня, а я параллельно запоминала: беспородный, шерсть черная, шейка белая, весь в запекшейся крови, лапы неестественно вывернуты, глаза выколоты, в шкуру на боках, в кожу воткнуты незастегнутые английские булавки…