Некуда
Шрифт:
В Доме Согласиявсе шло по-прежнему, только Белоярцев все более заявлял себя доступным миру и мирянам.
В один вечер, занимаясь набивкою чучела зайца, которого застрелила какая-то его знакомая мирянка, он даже выразил насчет утилитарности такое мнение, что «полезно все то, что никому не вредно и может доставлять удовольствие». – Тут же он как-то припомнил несколько знакомых и, между прочим, сказал:
– Вот и Райнер выздоровел, везде бывает, а к
Мысль эта была выражена Белоярцевым ввиду совершенного истощения занятого фонда: Белоярцев давненько начал подумывать, как бы сложить некоторые неприятные обязанности на чужие плечи, и плечи Райнера представлялись ему весьма удобными для этой перекладки.
Женщины и самый Прорвич удивительно обрадовались мысли, выраженной Белоярцевым насчет Райнера, и пристали к Лизе, чтобы она немедленно же уговорила его переходить в Дом. Просьба эта отвечала личным желаниям Лизы, и она на нее дала свое согласие.
– Пойдет ли только теперь к нам Райнер? – усомнилась Ступина. – Он, верно, обижен.
Но это сомнение было опровергнуто всеми.
– Райнер не такой человек, чтобы подчиняться личностям, – утвердила Лиза, приставая к голосам, не разделявшим опасений Ступиной.
На другой день Лиза поехала к Вязмитиновой.
Лиза вообще в последнее время редкий день не бывала у Женни, где собирались все известные нам лица: Полинька, Розанов, Райнер и Лиза. Здесь они проводили время довольно не скучно и вовсе не обращали внимания на являвшегося букою Николая Степановича.
К великому удивлению Лизы, полагавшей, что она знает Райнера, как самое себя, он, выслушав ее рассказ о предложении, сделанном вчера Белоярцевым, только насмешливо улыбнулся.
– Что значит эта острая гримаса? – спросила его недовольная Лиза.
– То, что господин Белоярцев очень плохо меня понимает.
– И что же дальше?
– Дальше очень просто: я не стану жить с ним.
– Можно полюбопытствовать, почему?
– Потому, Лизавета Егоровна, что он в моих глазах человек вовсе негодный для такого дела, за которым некогда собирались мы.
– То есть собирались и вы?
– Да, и я, и вы, и многие другие. Женщины в особенности.
– Так вы в некоторых верите же?
– Верю, Я верю в себя, в вас. В вас я очень верю, верю и в других, особенно в женщин. Их самая пылкость и увлечение говорит если не за их твердость, то за их чистосердечность. А такие господа, как Красин, как Белоярцев, как множество им подобных… Помилуйте, разве с такими людьми можно куда-нибудь идти!
– Некуда?
– Совершенно некуда.
– Так что же, по-вашему, теперь: бросить
Райнер пожал плечами.
– Это как-то мало походит на все то, что вы говорили мне во время вашей болезни.
– Я ничего не делаю, Лизавета Егоровна, без причины. Дело это, как вы его называете, выходит вовсе не дело. По милости всякого шутовства и лжи оно сделалось общим посмешищем.
– Так спасайте его!
Райнер опять пожал плечами и сказал:
– Испорченного вконец нельзя исправить, Лизавета Егоровна. Я вам говорю, что при внутренней безладице всего, что у вас делается, вас преследует всеобщая насмешка. Это погибель.
– Ничтожная людская насмешка!
– Насмешка не ничтожна, если она основательна.
– Мне кажется, что все это родится в вашем воображении, – сказала, постояв молча, Лиза.
– Нет, к несчастию, не в моем воображении. Вы, Лизавета Егоровна, далеко не знаете всего, что очень многим давно известно.
– Что же, по-вашему, нужно делать? – спросила Лиза опять после долгой паузы.
– Я не знаю. Если есть средства начинать снова на иных, простых началах, так начинать. – Когда я говорил с вами больной, я именно это разумел.
– Ну, начинайте.
– Средств нет, Лизавета Егоровна. Нужны люди и нужны деньги, а у нас ни того, ни другого.
– Так кликом земля русская и сошлась для нас!
– Мы, Лизавета Егоровна, русской земли не знаем, и она нас не знает. Может быть, на ней есть и всякие люди, да с нами нет таких, какие нам нужны.
– Вы же сами признаете искренность за нашими женщинами.
– Да средств, средств нет, Лизавета Егоровна! Ничего начинать вновь при таких обстоятельствах невозможно.
– И вы решились все оставить?
– Не я, а само дело показывает вам, что вы должны его оставить.
– И жить по-старому?
– И эту историю тянуть дальше невозможно. Все это неминуемо должно будет рассыпаться само собою при таких учредителях.
– Ну, идите же к нам: ваше участие в деле может его поправить.
– Не может, не может, Лизавета Егоровна, и я не желаю вмешиваться ни во что.
– Пусть все погибнет?
– Пусть погибнет, и чем скорее, тем лучше.
– Это говорите вы, Райнер!
– Я, Райнер.
– Социалист!
– Я, социалист Райнер, я, Лизавета Егоровна, от всей души желаю, чтобы так или иначе скорее уничтожилась жалкая смешная попытка, профанирующая учение, в которое я верю. Я, социалист Райнер, буду рад, когда в Петербурге не будет ДомаСогласия. Я благословлю тот час, когда эта безобразная, эгоистичная и безнравственная куча самозванцев разойдется и не станет мотаться на людских глазах.