Нелегал из Кенигсберга
Шрифт:
Глаза его остановились на стройной девушке с льняными локонами. Черное платье с овальным вырезом сидело на ней как на хорошей манекенщице. Она казалась нездешней. «Совершенно арийский тип!» — удивился Синягин и шагнул к незнакомке.
— Разрешите вас пригласить!
Девушка ответила полуулыбкой, и они вплыли в толпу танцующих. Едва «капитан» приобнял ее за талию, как ощутил сквозь шелк платья волнующий жар стана. От пышных волос шел аромат совершенно незнакомых — очень тонких и тоже волнующих духов. Он прижал девушку чуть сильнее, чем этого требовал танец, и девушка
— Вы хорошо танцуете! — заметил Синягин.
— Спасибо. Вы тоже ни разу не наступили мне на ногу.
О, да она еще умела иронизировать!
— Простите, а как ваше имя?
— Татьяна. Таня.
— А я Александр. Жаль, что не Евгений.
— Зато хорошо, что не Владимир.
— Пожалуй, вы правы. Не хотел бы я участи Ленского.
— Ну, она вам не грозит ни в коем случае!
— Вы уверены в этом?
— Конечно! Вы же военный, вы наверняка стреляете лучше, чем он.
— О, да! — усмехнулся польщенный Синягин. — И к тому же метаю нож.
— Какой вы опасный!
— Напротив, перед вами готовый телохранитель.
Синягин с наслаждением ощущал податливую мягкость девичьего тела. «Сегодня она будет моей — живой или мертвой! — уверил он себя. — Лучше, конечно, живой! Я возьму ее по праву победителя. Победители всегда брали женщин своих врагов. Альзо шпрах Заратустра!» Синягин с его голубыми глазами, тонким породистым носом и обходительными манерами имел у женщин успех. Сегодня же — взбудораженный шоколадом «Кола», а главное, заведенный своими боевыми успехами — он был в особом ударе. Только что пролитая кровь горячила не хуже кальвадоса. И этот жар красивого женского тела уже сводил его с ума… Толчок в плечо — и довольно сильный — вернул его в чувство. На них налетела веселая пара.
— Извините, не вписались в поворот! — улыбнулся ему парень с лейтенантскими «кубарями» на петлицах и золочеными танками. Взгляд Синягина скользнул по рукаву и наткнулся на золотистую звезду политсостава.
«Политрук! Комиссарская сволочь!» — «Капитан» едва удержался, чтобы не бросить эти слова в лицо. Однако удержался, но запомнил его в лицо и дальше не выпускал политрука из поля зрения.
— Он вас не ушиб? — осведомился он у Татьяны.
— Да ничего страшного!
— То ли пьяный, то ли наглый увалень. В любом случае его надо наказать.
— Александр, ради бога, не стоит!
Но Синягин уже оставил свою замечательную партнершу, тем более что танец закончился, и двинулся к младшему политруку. Тот стоял на обочине площадке и беззаботно любезничал со своей подругой.
— Прошу вас пройти со мной! — выдавил Синягин сквозь сжатые зубы. Лютая ненависть судорогой свела скулы. Он терял над собой контроль, но мозг охотника работал четко и ясно: «Завести его за кинобудку, а там…»
— Товарищ капитан, но я же извинился. Мы нечаянно вас задели. Нас тоже толкнули, —
Синягин не слушал его, в висках билось одно: «Вот такое вот ражее комиссарье забивало отцу гвозди в плечи!» Едва они оказались в густой тени кинобудки, как «капитан», пропустив мимо ушей очередное «ну, простите нас великодушно», мертвой хваткой сдавил горло политрука. С наслаждением почувствовал, как хрустнули его хрящи под тренированными пальцами, как запульсировали его артерии. В «Бранденбурге» Синягин отрабатывал этот захват на гофрированном заправочном шланге, сжимая его так, что не просачивалась и капля воды. Политрук хрипел и дергался, пытался разнять руки-клещи. Куда там!
— Это тебе за отца, сволочь! — шипел «капитан». Еще минута — и все было бы кончено, но тут, как назло, из кинобудки выглянул механик и запричитал:
— Мужики, вы что?! Мужики, вы же военные! Да что вы из-за бабы сцепились! Да ты его щас задушишь! Слышь, да отпусти ты его!
Но Синягин только усилил хватку, торопясь как можно быстрее ускорить развязку. Эх, была бы третья рука, метнул бы он нож в этого защитничка!
— Эй, патрули! Милиция! Сюда! Сюда! — заорал киномеханик бабьим фальцетом. Из глубины аллеи затопали сапоги бегущих то ли солдат, то ли милиционеров, засвиристел свисток. Синягин швырнул обмякшее тело наземь и бросился через кусты сирени на параллельную аллею. Рановато было вступать в перестрелку со стражами порядка. Будь поменьше военного люда, он положил бы и этот патруль из своего верного вальтера. Но не время еще…
Помятый политрук с трудом поднялся с земли. В его планы тоже не входила встреча с патрулем, и он быстро исчез в ночной темени, растворившись в толпе.
Прибывший к месту происшествия патруль, не найдя участников драки, не стал утруждать себя поиском невесть кого в кромешной тьме…
— Александр! — услышал Синягин голос Татьяны. — Вы чемоданчик забыли!
«Капитан» давно справился со вспышкой ярости и был рад увидеть девушку снова.
— Спасибо! Не успел его толком наказать…
— Какой вы мстительный!
— Ну, знаете, нахалов надо учить. Иначе от них житья не будет… Хотел вас давеча спросить, как называются ваши духи?
— А что, не нравятся?
— Нравятся, и очень! Замечательный аромат!
— «Красная Москва».
— Ну и неправда… Первородное их название «Букет императрицы». Эти духи изобрел в Москве — еще до революции — один французский парфюмер…
Синягин с трудом удержался, чтобы не закончить мысль — «…а большевики взяли и переименовали, как это они привыкли делать».
— А вы что, жили до революции? — удивилась Татьяна.
— Ну, да. Целых девять лет.
— И помните эти духи?
— Мама всегда ими душилась.
— А я родилась при советской власти.
— И где же?
— В Москве. А сюда в гости к сестре приехала. У нее муж тут служит. А вы тоже здесь служите?
— Ну, да… Некоторым образом. А на какой улице живет ваша сестра?
— На Железнодорожной.
— О, да мы соседи! — искренне обрадовался Синягин. — Я вас провожу, нам по пути!