Нелегал из Кенигсберга
Шрифт:
— А хорошо мы их кормим! — сепетила молодайка. — Не жалуются. Вот сюда проходите. Вот тут можно и ручки помыть…
Никогда раньше Коробову не приходилось бывать в таких крошечных комнатках: три шага налево, три шага направо. На небольшом — почти вагонном столике — уместились две тарелки и кастрюля с ароматным красно-золотистым борщом.
— Может, по рюмочке примете? У меня есть! — заговорщицки предложила хозяйка.
— Ты что ж это, кума, высший комсостав спаиваешь?! — делано рассердился Попов.
— Сто лет не пей, а перед борщом хоть умри, но на чарку займи.
— И то верно, — согласился Попов. — Ну, уж давай и ты тогда с нами, застрельщица!
Застрельщица и себе рюмку налила.
— За что пьем? — спросил командарм.
— А за то, чтоб войны не было! — тихо сказала женщина и осушила рюмку до дна.
На обратном пути Коробов подбросил Попова на улицу Леваневского в штаб корпуса. Прощаясь с ним, тихо сказал:
— Выводи войска из Крепости под любым предлогом. По роте, по батарее, но каждый день — в поля, на полигоны, в лагеря…
— Так у меня и так обе дивизии рассредоточены. В Крепости по батальону от полка осталось, не больше.
— И их выводи. Нечего им там делать. Пришли мне график вывода, я подпишу.
— Есть!
— Ну, бывай!
Обнялись и расстались. Навсегда.
Глава восьмая
«Эстонцы» действуют в Бресте
Заветную телеграмму привез на старом побитом велосипеде небритый дядя в темно-синей фуражке с молниями Наркомата связи. Ее принял сам Алекс. Расписался и тут же вскрыл бланк: «…Вызываю на переговорный пункт сегодня в 20 часов. Соня».
До начала действий оставалось шесть часов.
— Ну, наконец-то! — радостно вздохнул Синягин. — А то засиделись тут в гостях…
Все переоделись в военную форму НКВД. У молчаливых «эстонцев» были петлицы рядовых, Алекс сразу же стал «старшим лейтенантом» войск связи, а Синягин долго примерял перед карманным зеркальцем синеверхую фуражку с красным околышем. Проверил ребром ладони кокарду, то бишь красную звезду, по центру переносицы, сплюнул, снял фуражку, перекрестился на крест оконной рамы:
— С Богом!
Электростанция, снабжавшая Брест энергией, находилась в сорока километрах от города — в Кобрине. Добраться туда на мотоцикле можно было от силы за час. Алекс сел за руль, Синягин в коляску, а один из бойцов — рыжий — угнездился на заднем сиденье. Черноволосый «эстонец» открыл ворота двора и помахал им вслед. Синягин, придерживая на коленях полевую сумку с маленькой, но мощной миной, с любопытством разглядывал горожан. Так вот они какие — Советы. Впрочем, ничего советского в облике брестчан не было. Большей частью они были одеты в пиджаки и платья, кепи и шляпки еще с «польского часу». Не спеша, фланировали по плиточным тротуарам, наслаждаясь теплым субботним вечером. Среди них мелькали и фуражки военных, которых тоже было немало на улицах Бреста. Красноармейцы, уволенные до полуночи, держались по двое-трое, лузгали семечки, ели мороженое, зазывали девчат на танцплощадку.
Неширокая шоссейка, обсаженная по обе стороны аллеей лип, тополей и каштанов, быстро стелилась под переднее колесо мотоцикла. Благополучно проскочили
Алекс остановил мотоцикл у железных ворот электростанции. Все трое вошли в проходную. За оконцем сидел пожилой вохровец с красным лицом и седыми усами. Увидев военных, он привстал.
— Кто начальник караула? — строго вопросил его Алекс.
— Я начальник… — растерялся охранник. — Максим Демьянович Калещук.
— Значит так, Максим Демьянович, ввиду особого положения в приграничном районе электростанция как объект особой важности переходит под охрану НКВД. Ясно?
— Зрозумяло… А мы як же-шь?
— А вы сдавайте объект и по домам до понедельника. В понедельник ваше начальство даст вам новые объекты. Сколько людей на вахте?
— Да мы со Стефаном. Тольки Стефана я отпустил уже… — смущенно признался вохровец. — Приболел трохи.
— Ну, вот и хорошо. Передавайте товарищу капитану документы — и до понедельника свободны!
Дед засуетился, снял ремень с наганом и положил его в железный ящик, оттуда достал замызганную папку с документами — передал ее капитану. Распрощался и был таков.
Синягин пожал Алексу руку — все было сработано в самом лучшем виде. Теперь Алексу предстояло забрать оставшегося в доме второго бойца и ехать под Жабинку на линию связи. Им предстояло свалить дюжину телеграфных столбов и вырезать сотни метров проволоки. Город должен был остаться без связи и без электричества…
Синягин прошел в агрегатный зал электростанции. Здесь стоял истошный гул вращающегося металла. Латунный кожух генератора мелко сотрясался от напряженной работы — шел пик вечернего потребления электроэнергии — и точно так же била дрожь и Синягина: наконец-то пришел его час, его пик, наконец-то и он сможет сделать свой реальный вклад в дело победы над большевизмом! Он покосился на портрет Ленина, висевший над пультом: «Ну, ничего, сейчас ты слетишь оттуда, как дохлый таракан!» Дежурный инженер — тощий пожилой еврей с лицом, покрытым сетью глубоких морщин, — встревоженно поднялся навстречу капитану.
— Чем могу служить? — крикнул он, стараясь пересилить гул генератора.
— Капитан Травкин. НКВД, — сухо представился Синягин.
— Сменный инженер Лейбович.
— Товарищ сменный инженер, находились ли здесь сегодня посторонние лица?
— По-моему, никого посторонних не было, — неуверенно пожал плечами Лейбович, — только обслуживающий персонал.
— К нам поступили сведения, что на электростанции готовится диверсия.
— Ой, да не дай бог!
Втроем — вместе с пожилым электриком — они стали осматривать машинный зал.
— А это что за дверь? — толкнулся Синягин в закрытую подсобку.
— Чулан. Ветошь храним, инструменты…
— Откройте!
Пока рабочий бегал за ключами, а Лейбович осматривал пожарный щит, «капитан» открыл фидерную коробку и сунул туда «апфелькухен». «То, что надо! — одобрил он свой выбор. — Рванет фидер — станция обесточится минимум на сутки. А там…» А там ее введут в строй уже немецкие специалисты.
Тем временем открыли подсобку и, конечно же, ничего подозрительного в ней не нашли.