Нелегкий выбор
Шрифт:
Он понимал, что больно ранит ее этой насмешкой, но не мог остановиться. Что так разъярило его: никчемность Лэйни или то, что он поверил ей, что попался как последний дурак? «То, что попался», — с горечью признал Пенн. Что ж, теперь с этим покончено.
— И как только Фэрил удавалось столько лет выносить тебя?
Он отошел в противоположный угол комнаты, как можно дальше от нее. Лэйни стояла, сжавшись, прижимая руки к груди и глядя в пол. Пенн ждал упреков или жалоб, но она сказала с неожиданным самообладанием:
— По-твоему, ты имеешь
Она сложила письмо, захлопнула книгу и с каменным выражением лица направилась к двери.
— Если бы ты хоть на минуту перестала заниматься самоедством и оглянулась по сторонам, — крикнул Пенн вслед, — то заметила бы, что я не выпил ни капли со дня приезда!
Лэйни приостановилась и обернулась, но промолчала. Лицо ее не изменило отчужденного, неприязненного выражения.
— Какой же я был дурак, когда спорил с родителями! Наверное, даже сними детям будет лучше, чем с тобой.
Он угрюмо прошагал мимо нее и вышел из дома, хлопнув дверью.
Еще до того как Пенн заметил в зеркальце сине-красные вспышки, он услышал завывание полицейской сирены. Прежде чем затормозить и свернуть к обочине, он бросил взгляд на спидометр: восемьдесят восемь миль в час! Это могло стоить ему пары сотен баксов, а то и ночи за решеткой, но Пенн только криво усмехнулся, не особенно возражая против последней из возможностей. В конце такого — на редкость паршивого — вечера было вполне естественно загреметь в полицейский участок. Он опустил стекло.
— Куда так спешим? — спросил совсем молоденький полицейский, заглядывая в машину.
— По правде сказать, никуда, офицер Макдонау, — ответил Пенн, разглядев имя на его нагрудной нашивке.
Он широко улыбнулся и виновато развел руками, думая почему-то только о том, сколько лет может быть полицейскому. Тот взял права Пенна и стал разглядывать их, подсвечивая фонариком.
— Что вы пили и сколько? — спросил Макдонау, сунув голову внутрь и сосредоточенно принюхиваясь.
— Как видите, ничего. По правде сказать, в последний раз я пил несколько месяцев назад.
Полицейский одобрительно кивнул, вернул права и начал выписывать штраф за превышение скорости.
— Постарайтесь в будущем не превышать пятидесяти пяти миль в час — таков лимит скорости по Коннектикуту.
Полицейская машина скоро исчезла за поворотом, а Пенн все сидел, безвольно уронив руки на колени и закрыв глаза. Ему вдруг расхотелось ехать куда бы то ни было, кроме бара, где наливают что-нибудь покрепче.
Интересно, размышлял он, что лучше всего разгоняет тоску? Шотландское виски? Нет, оно не слишком помогало в первые дни после смерти Фэрил. Может, джин с тоником? Тоже не пойдет. Если уж пить что-то с тоником, то водку.
Приняв решение, Пенн без труда вообразил себе стойку бара и высокий стакан, каждый глоток из которого снимает еще часть напряжения, разгоняет тревогу и возвращает уверенность в себе. В горле, вызывая жажду,
В этот момент, непрошено и неуместно, в памяти Пенна возник образ Лэйни. Ее тепло и аромат, шелк ее кожи вернулись с такой полнотой, что он вновь ненадолго ощутил чувство удивительной правильности того, что могло произойти между ними.
«Могло, но не произошло», — мрачно подумал Пенн, заставляя себя открыть глаза. Он распахнул дверцу, впуская побольше свежего ночного воздуха. Впереди показались огни приближающейся машины, и это окончательно вернуло его к действительности. Нужно было срочно выпить. В конце концов лучше было продолжать пить, чем перейти на бесплодные мечты о Лэйни Вульф.
Заводя мотор, Пенн прикинул, какой из баров мог все еще быть открыт. «О’Генри»? Вполне возможно. Он такой мрачный и полутемный — как раз то, что нужно.
Ему потребовалось меньше пяти минут, чтобы добраться до автостоянки перед баром «О’Генри», но за это время в крови, казалось, начал работать еще не выпитый алкоголь. Сердце усиленно стучало, кровь билась в висках, и чувство предвкушения стало едва выносимым. Из-за дверей доносился рев музыки и одобрительные крики, а когда кто-то вышел наружу, ноздри Пенна жадно зашевелились, ловя знакомый запах пота и свежего перегара. Он так поспешно выскочил из машины, что наткнулся на проходившего мимо парня в расстегнутой рубашке и мятых джинсах.
— Эй, ты, разуй глаза! — раздраженно крикнул тот.
Звук человеческого голоса разрушил чары, и Пенн опомнился. По инерции он открыл дверь и вошел, спустившись на несколько ступенек. В баре было полно народу, на возвышении надрывалось несколько музыкантов, извлекая из своих инструментов невероятно шумную музыку. Влево и вглубь уходил полумесяц стойки, за которой не было ни одного свободного места. Несколько человек окинули Пенна безразличным взглядом. Впервые он заметил на лицах полуночных посетителей одиночество и безнадежность и спросил себя, как его сюда занесло. Повернувшись, он бросился вон, ужасаясь при мысли, что еще немного — и пути назад уже не было бы. На улице, опершись на капот своей машины, он долго стоял, глубоко дыша, разгоняя остатки наваждения.
Нельзя было сейчас сходить с дистанции. Существовало кое-что поважнее, чем штрафы за превышение скорости, никудышные родители или даже желанные женщины. Он мог любить Лэйни или ненавидеть ее, мог кипеть от возмущения или мучиться несбыточными надеждами — но пить он не имел права. Ни в коем случае.
Собравшись с силами, Пенн выбросил из головы мысли о Лэйни и заставил себя думать о Тиме и Райли. Ничего неожиданного для него не случилось. Он с самого начала знал, что она оставит детей на его попечение, и все, что требовалось, — это возродить в себе готовность быть их опорой, и опорой надежной, а значит, трезвой.