Нелюбимая
Шрифт:
Надюшка росла спокойной, послушной девочкой. В школе училась успешно. Где-то лет в десять спросила маму о папе. Глядела жадными глазами, надеясь услышать что-то обнадеживающее. Но Люба не была готова отвечать. Говорила невнятно общие фразы, типа «живет в другом месте, приехать не может – работает…».
Надя грустно, по-взрослому остановила маму:
– Мама, я все знаю – у него другая семья. И дочка у него есть. Она немножко меньше меня. Я даже знаю, как ее зовут – Олька! Ну и пусть! И хорошо, что ты записала меня Горчихиной и отчество дала по дедушке – Петровна Я закончу школу на отлично и пойду учиться на
Люба облегченно вздохнула, этот разговор с дочкой давно назревал – и вот наконец свершилось. И помог ей, Любе, – ребенок! Жалобно глядя на девочку, проговорила:
– Вон, какая ты умная у меня! А я боялась, не поймешь. Конечно же, ты отлично закончишь школу. И жизнь у тебя будет отличная. – а затем, потише, закончила: – Не то что моя.
Многое из того, что было обещано Надеждой своей маме, сбылось. Аттестат получила с отличием и без труда поступила в вуз.
И вот она – студентка педагогического института. Наконец-то! Надя с первого класса мечтала стать учительницей. И почему-то именно начальных классов. Нравилось ей с маленькими детишками возиться.
Подспудно она все-таки мечтала когда-нибудь (когда будет взрослой, с дипломом) доказать, что она не Горчихина и не Петровна, а Вихрякова Надежда Платоновна! Как и ее сестрица по отцу Оленька. Листая пожелтевшие газеты, перевязанные тесемочкой руками Любы-мамы, Надя вычитала: «…коллеги поздравили Платона Федоровича с рождением дочери Оленьки…» Эта Оленька почти ровесница Наде, всего-то на год младше!..
Ей хотелось только доказать родство, а затем гордо отказаться от официального признания и остаться на маминой фамилии и дедушкином отчестве!
Студенческие годы Нади проходили спокойно. Надежду Горчихину на курсе уважали как сокурсники, так и преподаватели – дружелюбная девица, никогда не отказывающая в помощи, кто бы ни попросил. Училась хорошо, задолженностей не имелось. В признанных красавицах не ходила, но в то же время далеко не дурнушка. Всем было известно, что на выпускном курсе Надя стала жить с молодым человеком, как теперь модно называть – гражданским браком. На все вечеринки приходила со своим Костиком, поэтому ее всегда охотно приглашали, не видя в ней соперницы.
Сейчас Надежда взволнованно высказывала свою просьбу в деканате. Декан, пожилой человек, уважавший девушку как способную студентку, выслушав ее и перечитав телеграмму несколько раз, по-доброму посоветовал:
– Вы, Горчихина, все-таки сначала защититесь, тем более у вас, насколько мне известно, все готово, а потом вольной птицей куда хотите поезжайте! Вас Олег Петрович ведет? Скажу по секрету – он через две недели на два года уезжает за границу. Уехал бы завтра, да дипломники вроде вас держат. И кому вы осенью будете нужны? Сегодня позвоню Олегу Петровичу, пусть пропустит вас первой.
Декан все еще вертел в руках телеграмму, затем, подавая ее девушке, успокаивающе добавил:
– В телеграмме, к счастью, страшного ничего нет. Значит, и будет все в порядке.
На время разговора декана с Надеждой страшного действительно ничего не было. Оно случилось чуть позже…
Через неделю Горчихина успешно
Костик извинился – как назло, именно сейчас на работе финансовые затруднения, и он не может выделить ей денег на дорогу. Работал он консультантом в какой-то фирме по продаже красок. Надежда успокоила друга, сказав, что как-нибудь выкрутится.
Они вдвоем снимали однокомнатную квартиру и квартплату вносили честно, пополам. У Горчихиной, конечно, кроме стипендии других приработков не было, но ей ежемесячно присылала скромную сумму ее Люба-мама. Это было маленькое наследство, оставленное Любаше ее умершей сестрой Грушей. И Люба, отсылая деньги Надюшке, каждый раз с тихой грустью вспоминала сестру. И берегла денежки только на учебу Нади, ни на что другое не тратила.
Надежда, с малых лет жившая только с мамой, научилась быть бережливой хозяйкой. Своей стипендией она дополняла плату за квартиру, а на мамины переводы они с Костиком неплохо питались. Иногда Наде даже удавалось обновить себе сапоги, которые уже не принимали в починку. Костик всегда одевался безупречно, напоминая, чем лучше будет выглядеть, тем больше привлечет клиентов. А значит, премия обеспечена.
Как-то он пожаловался Надюхе – завтра у них на работе корпоративная вечеринка, поспешно добавив: «сугубо мужская!» – а у него не оказалось еще не надеванной рубашки. А присутствовать на вечере будет сам директор фирмы!
Костик уныло перебирал в шкафу свои, довольно приличные, рубашки, но ни одна его не устраивала. Надя не вынесла огорчения на лице любимого… Да, да – любимого! Она искренне верила, что у них любовь… И достала с глубины своей полочки новую, в упаковке, рубашку, приготовленную Костику в подарок ко дню их знакомства. Рубашка была хороша, она очень нравилась Наде. Ну и отвалила за подарок будь здоров, три свои стипендии! Собирала деньги себе на осенние сапожки, зимние купила раньше. Еще чуть-чуть оставалось добавить, но… Любовь важнее. А вот сейчас решила рубашку не жалеть. Хоть заветный день еще не пришел, порадовать Костика захотелось сейчас – дорога ложка к обеду. Как же он обрадовался! Кружил Надюху по комнате, приговаривая:
– Все-таки я не ошибся в выборе своей женщины!
Надя, смеясь, переспросила:
– А почему: «все-таки»?
Костик непонимающе поглядел на девушку и не ответил.
Надя еще в начале их знакомства заметила: остроумие и чувство юмора не входили в перечень достоинств Костика. Довольно часто в компаниях приходилось за него краснеть. Но она мысленно раз и навсегда решила: «Зато – мой! Никто не отнимет!» И перед глазами всплывала судьба Любы-мамы.
Костик после этого случая расчувствовался и впервые подарил Надежде то ли ночную рубашку, то ли пеньюар – что-то синтетическое, липнувшее к рукам, обшитое синими кружевами по красному полю. Кружева ужасно кололись, а тело чесалось невыносимо. Надежда положила подарок на полку с новыми вещами, деликатно сказав Костику, что нечего пускать такую красоту на каждый день. На что Костик великодушно ответил: