Нелюбимые

Лавринович Надежда

Покосившись на Машку, Бранислава с огорчением увидела, как поглупело и окрасилось розовым лицо у влюбленной дочери. Все признаки безумия читались на юном этом прекрасном лике.

– Вот напасть! – не сдержалась женщина и смачно сплюнула.

Он словно спустился с небес на грешную землю, на минутку, ненадолго, потехи ради. Аркадий родился для того, чтобы разбивать, дробить в пыль женские сердца. Стало сие совершенно очевидно еще в детском саду. От него млели воспитательницы, позже учителя, одноклассницы, их мамы, тети и бабушки. Высок, статен, белокож с невозможно синими глазами и черными как смоль волосами. Густые, широкие брови, высокий, обманчиво умный лоб и чувственный крупный рот. Длинные как стрелы ресницы, частоколом обрамляли глаза и дополняли картину безупречного, словно написанного лица. Его, Аркадия, мама когда-то блистала в родном Питере, потом переехала в Москву, сразив наповал молодого начинающего бизнесмена. Аркадий взял лицо и стать матери, и твердый упрямый нрав отца, который использовал лишь для того, чтобы

потакать своим бесконечным капризам. С малолетства он купался и нежился в женском внимании, его дело было выбирать. Мальчика с удовольствием портили и развращали абсолютно все женщины его окружавшие. Делалось это со смаком , бездумно и беззаботно. Этакому красавцу не нужно было прилагать усилий, ухаживать, завоевывать, ему стоило лишь благосклонно улыбнуться, и любая девчонка оказывалась у его ног. Послушная, чуткая, внимающая и благодарная. Аркадий был своенравен, избалован, эгоцентричен. Баловень считал себя едва ли не миссией, призванным покорить как можно больше женщин самого разного сорта, возраста и толка. Сказочно прекрасный облик открывал двери, души, сердца и кошельки. Независимо от того, задумывался над этим человек, или нет, абсолютно всем верилось, зачастую неосознанно – такая внешность сама по себе оправдывает и объясняет ВСЕ. Мама Марии тотчас предложила дочери оставить «бесовский город» и уехать домой:

– Доченька, – сказала она, – неужто в родном-то городе для тебя места не найдется? Поехали от греха. Поехали! Христом Богом прошу! Погубит тебя бес этот…

– Мама! Ну что ты, в самом деле?! Ну, куда я поеду?! А учеба?! А будущее? Мои планы? Нет, мамуля, не уговаривай. Как-нибудь уж все утрясется.

– Ладно, доча, тебе-то, небось видней… только не связывалась бы ты с парнем-то этим, а? Еще в беду какую угодишь… найди себе попроще, а?

– Ой, мама…да кто связывается-то?! Да я бы и рада связаться, да куда уж мне…но, мамочка, родненькая, я его так люблю! Прямо сердце болит!

Бранислава поняла, что уговаривать дочь бесполезно, побыла еще несколько недель и убралась восвояси. Мария обещала ничего не таить, мать держать в курсе, об учебе не забывать и с ума не сходить. В последнее верилось как-то особенно трудно.

Последнее и оказалось самым невыполнимым. Мария Федорович отличалась прямо таки ослиным упрямством, она придумала себе Аркадия такого, какого в природе не существовало, и пестовала свою любовь, взращивала ее с поистине поразительным терпением, достойным лучшего применения. Очарованная, Мария приписывала объекту грез и ум, и благородство, наделила его ангельским характером и юмором, да всем тем, чего у него отродясь не имелось. Мария никогда и ни за что не могла бы поверить, что человек с лицом Аркадия, с физическим его совершенством, может оказаться пустым, жестоким, жалким ничтожеством. Она свято верила – лица просто так не раздают и такие вот Аркадии рождаются раз в столетие и на голову превосходят всех своих современников по всем параметрам, в том числе и моральным. Аркадий себя обожал и каждый е жест его, каждый взгляд был преисполнен бескорыстной, безбрежной любви к себе. Он искренне верил, что одаривает собой, позволяет коснуться чуда, и тем самым делает счастливой ту, что осмелилась оказаться рядом. Женщины менялись как перчатки, не оставляя следов ни в памяти, ни в сердце. Немного повзрослев, уяснив для себя, как устроен мир, и женщины в частности, Аркадий стал зарабатывать на собственной внешности неплохие деньги. Прежде всего, как любовник, а затем как модель. Он не гнушался брать деньги просто за ночь с собой и требовал непомерные суммы, которые, впрочем, чаще всего, получал. К сожалению, Аркаша не работал над собой и потому, любовником был более чем посредственным. Он вел себя как наложница, ложился и всем видом словно кричал:

– Берите меня! Владейте мною пока я здесь! Я весь ваш!

Женщинам это нравилось поначалу, они брали на себя инициативу раз, другой, третий. Но много ли найдется жаждущих властвовать в кровати постоянно, не имея возможности побыть, наконец, наедине с МУЖЧИНОЙ? Аркадий беззастенчиво требовал, чтобы его обслуживали даже тогда, когда это становилось просто нелепым. В нем совсем не осталось мужского, подобно киселю он не являлся ни тем, ни другим. К любой внешности привыкаешь и перестаешь ее замечать. Остается человек, а человеком Аркадий не был. Разочаровавшись, женщины покидали его, но не нашлось ни одной, кто сказал бы ему своевременно правду-матку. Когда пламя гасло, падали шоры, любовницы делали все, чтобы красавчик верил – инициатива исходит от него. Позже, женщины тосковали по несбывшейся мечте и долго не могли забыть безупречно красивое, но более ничем непримечательное создание. Замужние становились внимательны и нежны к мужьям, а свободные переставали придавать столь большое значение внешним данным. Аркадий разочаровывал столь же быстро, сколь и очаровывал, но не догадывался об этом.

Мария же хотела с ним не просто переспать, она хотела его на всю жизнь. Никогда раньше ей не приходилось видеть столь безукоризненно совершенных мужчин. Она думала, ТАКИЕ бывают лишь на экране. Машенька смотрела на Аркадия, как истинно верующий смотрит на редкую икону. Она трепетала при виде его и едва не теряла сознание от восторга. Мария не смела поднять глаз в его присутствии, а дар речи, равно как и разум, в спешке покидали ее. Поначалу Мария не догадывалась о том, что, сей драгоценный чистый камень,

отнюдь не разборчив и неприхотлив. Он не знает слова «нет» и все женщины для него красивы, каким бы странным это ни показалось. Разумеется, именно те женщины, которые не могли отвести от него обожающий взор. Он спал бы и с толстыми, и с уродливыми, осмелившимися захотеть этого, и с худыми и плоскими как мальчик, и с красивыми, и никакими, абсолютно со всеми. Аркадий был всеяден, но так неправдоподобно хорош, что мало кто решился бы предположить в нем это. Таким образом, оставались женщины в себе уверенные по причине выдающихся внешних данных или же тугого кошелька. Аркадий стал заложником собственной красоты, лени и себялюбия. Но Марии «повезло». Однажды они оказались вместе на одной из студенческих попоек. Мария старалась бывать всюду, где появлялся ОН. В небольшую двушку одного из учащихся, набилось человек двадцать. Среди них почему-то всего четыре девушки. Напитков, как водится , оказалось значительно больше, нежели закуски. Молоденькие, неопытные студентики молниеносно перепились. Аркадий от сокурсников не отставал, и вскоре взгляд его масляно заскользил по фигуре Марии. Девушка, будучи под хмельком и оттого гораздо более обычного смелой, улыбнулась ему лучезарно и подсела поближе:

– Привет! – сердце ее колотилось как бешеное, уши и щеки пылали маковым цветом, но замаячила где-то слабая надежда и остановить Марию в этот вечер не смог бы и танк.

– Привет, привет! – Аркадий против ее общества не возражал. Мария была прехорошенькой, и многие добивались ее расположения. Недотрогой Маша не слыла, но и не разбрасывалась, а уж, увидев однажды Аркадия, и вовсе словно в монастырь подалась.

– Скучаешь? – вкрадчиво поинтересовалась девушка. – Меня Мария зовут, я учусь с тобой в одном институте, но факультеты разные.

– Ммммм… Я Аркадий. А ты ничего, недурна – он плотоядно оглядел ее с ног до головы, будто выбирая говядину на прилавке. Что-то я раньше тебя не замечал…Странно. Где ты пряталась, Мария?

Дело было на мази, упускать свой шанс Мария не собиралась и после недолгой шутливой беседы потащила Аполлона в ванну.

– Идем со мной, котик, не пожалеешь, – пригласила Маша, окончательно осмелев. Подогретая шампанским и бурлением крови от небывало близкого присутствия божества своего ненаглядного, она вдруг почувствовала себя неотразимой.

– Оооо! – усмехнулся Аркадий, – а ты молодец. Не из робких. Люблю таких.

К счастью для Маши, или же к великой беде, ванная оказалась свободна.

В тесном помещении, под шум воды, она обнимала его жарко и шептала ему слова такие, каких раньше никогда вслух не произносила. Говорила ему девица о любви своей несбыточной, а руки ее порхали с восторгом по молодому крепкому телу. Каждый сантиметр создания этого ею давно желанного, поцеловала Машенька. Аркадий позволил новой любовнице насладиться собой в полной мере, а затем повернул ее спиной и пристроился сзади, обхватив обнаженные ее бедра ладонями. Отдавалась она страстно и отчаянно как в последний раз. Истекала сладким медом и стонала так томно, так сладостно и искренне, что не ответить на столь жаркий призыв мог разве что деревянный чурбан. Аркадию понравилось, и он девицу эту на заметку взял. Время от времени он приглашал ее в гости то к одному приятелю, то к другому, когда никого денежного, а следовательно более важного, не намечалось. Свободное временя у Аркадия случалось не так чтобы часто, а потому приходилось Марии частенько томиться в ожидании. Тем не менее, чувствовала себя Мария на седьмом небе от небывалого, непостижимого, космически нереального счастья.

–Иногда мечты сбываются, – думала Маша,– никогда бы не поверила…

Всякий раз, оказавшись рядом, под ним или как угодно с ним, Маша умирала. Аркадий принимал восторги ее как должное, значения их связи не придавал ни малейшего. Так, за не имением, на вечерок, на недельку, на месяц. Тем более что девка хороша, горяча и безотказна, а радости плоти лишними для Аркадия никогда не бывали. Идиллия длилась недолго, не прошло и месяца, как Маша возлюбленному шагу ступить не давала ; встречала, провожала, по сто раз на дню звонила и писала записки недвусмысленного содержания. К этому Аркадий как-то не подготовился. Ранее в его жизни подобных проблем не возникало. Машенька обрушила на него любовь, по силе подобную урагану. Поначалу, Аркадию все это представлялось очень романтичным и даже трогательным, а может быть он и вовсе воспринимал поклонение Машино как шутку, немного не всерьез. Но любовь была для него понятием абстрактным, он не умел отдавать, мог только потреблять. А Мария стала вдруг буквально требовать, настаивать на взаимности. Она не давала ему вздохнуть, являлась повсюду, от нее спасу не было. Вскоре Аркадий ею пресытился до такой степени, что не желал ни видеть, ни слышать.

– ВСЕ! – без обиняков заявил он однажды, – поиграли и будет. Я больше не хочу тебя. Роман окончен, финал, – он улыбнулся и развел руками.

– Что? Как ты сказал? – дрожащими губами переспросила ошарашенная, раздавленная Маша.

– Ты отлично меня слышала, Маша. Я больше не хочу спать с тобой. Ты мне надоела. Прощай!

Далее Аркадий вынужден был стать свидетелем такой истерики, что чуть было умом не тронулся. Мария скулила, валялась в ногах и умоляла не бросать ее:

– Аркашенька, миленький, родной мой! Я же без тебя пропаду! Я с собой покончу! Слышишь?! Ну, пожалуйста, умоляю тебя, не бросай меня! Не уходи! Ну, хочешь, я на колени встану? Я рабой твоей буду, скажи только!