Нелюбимый
Шрифт:
И хотя скорость и лёгкость, с которой я могу вернуть его из мёртвых, кажется мне почти непристойной, мои слёзы отступили, и я прикусываю нижнюю губу, когда редкое чувство предвкушения омывает меня. Я понятия не имею, что надеюсь найти на телефоне Джема, но прошло так много времени, с тех пор как мне казалось, что что-то имело для меня значение, и я совсем чуть-чуть склоняюсь к чувству волнения.
Два года назад, до стрельбы на концерте Steeple 10, я жила полной и насыщенной жизнью. Обручившись с Джемом и планируя нашу свадьбу, я регулярно собиралась с родителями в Скоттсдейле и постоянно встречалась с друзьями. Вскоре
Однако два года спустя та же самая работа стала для меня простым способом отделить себя от мира.
Я редко выхожу из дома, у меня есть доставка продуктов, и я занимаюсь на беговой дорожке в своей спальне. Я редко езжу в Скоттсдейл, несмотря на обеспокоенные просьбы моей матери навещать их чаще. Друзья, которые были в моей жизни до Джема, давным-давно устали от того, что я игнорирую текстовые и голосовые сообщения. В конце концов, они перестали связываться со мной, наконец-то сказав мне, что я должна дать им знать, когда снова буду готова тусоваться.
Я отшельница, за исключением визитов дважды в месяц к Анне. И хотя часть меня знает, что это не здорово, другой — большей — части всё равно.
Бип.
Я оглядываюсь и вижу, как загорается экран iPhone Джема, старая фотография нас и вежливый запрос его пароля заполняют маленький экран.
Дрожащими пальцами я набираю 062687, и экран сразу же меняется, приложения выстраиваются в пять аккуратных рядов.
Календарь. Часы. Погода. Сообщения.
Голосовые напоминания. Контакты. Сафари. Почта.
Карты. Настройки. Заметки. Камера.
Фото. TV. iBooks. Kindle.
App Store. iTunes Store. Музыка. Shazam.
Несмотря на то, что телефон находился в моём распоряжении почти год, только теперь я осознаю, что в верхнем углу экрана есть пятнышко, настолько тусклое, что его видно только из-за освещённого экрана, сейчас просвечивающего сквозь него. Коричневато-красное и слегка смазанное, — это всё, что осталось от кровавого отпечатка пальца, — у меня перехватывает дыхание, когда я смотрю на него.
Медленно, очень медленно я провожу по нему пальцем, гадая, когда и как оно там оказалось, мерцание на экране неожиданно, когда моё непреднамеренное нажатие кнопки открывает последнее текстовое сообщение Джема.
В верхней части экрана написано «Бринн», что означает, что он писал мне.
В неотправленном сообщении написано просто «Катад».
Задыхаясь от внезапного ошеломляющего осознания того, что Джем провёл своё последнее мгновение на земле, пытаясь написать мне сообщение, экран размывается, когда мои глаза наполняются более обжигающими, бесполезными, карающими слезами. Для кого-то ещё «катад» может выглядеть как бред, но я слишком часто видела полное слово, чтобы его не узнать.
Катадин.
Гора Катадин.
Самая высокая вершина в штате Мэн.
Место, где, как говорил Джем, жила его душа, пока он не отдал её мне.
Прижимая его телефон к сердцу, я сворачиваюсь в клубок на кровати и плачу.
***
—
— Мама, пожалуйста...
— Это не имеет никакого смысла, дорогая, — тон её голоса колеблется между обеспокоенным и нетерпеливым. Я представляю её в роскошном особняке родителей, сидящей на шезлонге у бассейна в шляпке с обвисшими полями, на её моложавом лице печать ужаса. — Мы знаем, как сильно ты любила Джема, но прошло уже два года…
— Перестань, — тихо требую я.
Из всего, что люди говорят вам после того, как вы потеряли кого-то, кого любили, слова «вы должны преодолеть это» — не только бесполезны, но еще раздражают.
Она вздыхает, но её голос остаётся нежным.
— Бринн, дорогая, пожалуйста. Приезжай в Скоттсдейл на неделю.
Как мне помочь ей понять, что для меня значит находка последнего сообщения Джема?
После этих болезненных, мучительных двадцати четырёх месяцев скорби о нём, в последние два дня я почувствовала что-то новое, воодушевляющее меня — план, цель, причина, чтобы встать и действительно покинуть свою квартиру. Таким способом, который я не могла предвидеть, Джем показал мне из могилы, как попрощаться — он даёт мне возможность похоронить его и двинуться дальше, но я должна сразиться со своим комфортным бездействием и начать двигаться, чтобы это произошло.
— Мам, он писал мне. Его последние мысли были обо мне… и Катадин. Я знаю это, потому что он писал мне. Он пытался напечатать название горы в последние секунды своей жизни. Разве ты не понимаешь? Я должна поехать. Я должна поехать туда для него.
— Несколько пеших походов с Джемом не подготовили тебя к подъёму в гору на другом конце страны! — кричит она, всё её притворное спокойствие исчезает, по мере того как её голос становится почти паническим. — Там медведи, Бринн! Это лес. Я сомневаюсь, что у тебя будет сотовый сигнал. Это так далеко! Если с тобой что-то случится, мы с папой не сможем добраться туда в течение нескольких дней. Я твоя мать, и я люблю тебя, и я умоляю тебя переосмыслить этот план.
— Это уже решено, мам, — говорю я. — Сестра Джема заберёт меня в аэропорту в воскресенье вечером. Я остановлюсь у неё. Она знает гору, как свои пять пальцев.
Я не разговаривала с Хоуп более года, я звонила ей прошлым вечером, хоть и беспокоилась об открытии глубоких ран, пока набирала её номер, но она была такой же дружелюбной, как и в те два раза, что она навещала меня и Джема в Сан-Франциско.
— Бринн! Как твои дела?
— Я в порядке, Хоуп. Как ты?
— Я тоже в порядке. Бывают хорошие, а бывают плохие дни, — признаётся она. — У тебя как?
— Так же.
Я сделала паузу, дыша сквозь своё глубокое желание плакать.
— Я скучаю по нему.
— Я тоже. Каждый день.
— Я, эм… — я прочистила горло. — Я нашла кое-что. В вещах Джема.
— Что? Что ты имеешь в виду?
— Я отправила почти всё тебе и твоим родителям после того, как это случилось… но одной вещью, которую я оставила, был его мобильный телефон. К тому времени, как полиция вернула его, прошёл почти год. Я положила его в коробку и сохранила. Не знаю, почему я никогда не включала его, но два дня назад я это сделала.