Нелюдь
Шрифт:
— Мы выйдем пройтись в фойе? — спросила она, и мне не осталось ничего другого как встать, хотя больше всего я хотел бы лечь на пол и поползти к выходу на животе, под стульями.
Едва только мы встали, Людмила увидела нас. Ее лицо как раз было повернуто в нашу сторону.
Между нами было небольшое расстояние — несколько рядов, потому что Юля с матерью медленно шли по проходу к фойе.
— Феликс! — немедленно окликнула меня Людмила с радостным выражением лица. Она, конечно же, не ожидала меня тут увидеть и обрадовалась.
От нее не укрылась ни красота Хельги, ни то, как она держалась со мной. Людмила все поняла и уже пожалела о том, что окликнула меня. Глаза ее потемнели.
Но было уже поздно. Юля услышала голос матери и тут же инстинктивно повернула свое лицо в нашу сторону.
В это мгновение мы поравнялись и теперь стояли вплотную друг к другу.
— Здравствуйте, — сказал я и почувствовал, как мой голос стал сиплым от волнения. — Здравствуй, Юля.
Юля радостно улыбнулась в мою сторону.
— Это ты, Феликс, — нежно сказала она и на ощупь протянула руку. Я взял ее и пожал.
— Как ты узнал, что мы с мамой собрались сюда? — спросила Юля.
— Он не знал, — ответила тут же дочери Людмила, и голос ее не предвещал ничего хорошего. — Феликс не один. Он сейчас познакомит нас со своей очаровательной спутницей.
Людмила говорила, употребляя светские выражения, но в голосе ее дрожал гнев и уже готовы были прорваться нотки скандала. Людмила иногда возвращалась в свою прежнюю личину — питерской проститутки…
— Познакомьтесь, пожалуйста, — упавшим голосом сказал я. — Это Хельга… А это Людмила и Юля.
— Очень приятно, — произнесла Хельга. Женщины не протянули друг другу руки и остались стоять в прежних каменных позах.
Вокруг меня было сразу три моих любовницы: Людмила, Юля и Хельга. В последовательности, с которой мы были близки с каждой…
Мне показалось, что можно было бы объяснить, что я покупал билет для Юли, но так вышло… Потом тут же сообразил, что ничего этого делать не следует. Во-первых, я смертельно оскорблю Хельгу, а во-вторых, в таких случаях, вообще не следует суетиться. Что есть, то есть. Что будет, то будет. И нечего вилять хвостом и оправдываться.
Никто и не обвинял меня в подлости. Меня обвиняли в отсутствии характера, такта… Вернее, я сам себя обвинял.
— Мы пойдем в фойе погулять, — сказала Людмила таким тоном, чтобы я понял — идти за ними не следует.
Они прошли мимо нас, я успел только заметить, как сжались пальцы Юли на руке матери. Она не произнесла больше ни одного слова, с той секунды, как мать сказала ей о том, что я не один. Только кончики пальцев побелели от силы, с которой они сомкнулись на локте Людмилы.
Я взглянул на Хельгу. Ее вид поразил меня. Я почувствовал себя паршиво и неуверенно, но то, что было
Хельга была бледна, и глаза ее как будто потухли. Она стояла рядом со мной, и вид ее был отрешенный.
Мне стало стыдно. Какой я все-таки идиот! Своим поступком я поставил в неловкое положение обеих замечательных женщин, которые были совершенно ни в чем не виноваты.
О Юле я уж не говорю, это понятно. Мне не хотелось даже думать о том, как ей сейчас горько. Я не удивился бы, если бы они с Людмилой немедленно ушли отсюда и поехали домой…
А Хельга? Она ведь не девочка и не придурок и прекрасно почувствовала весь смысл сцены. Теперь она понимала, что вышла неловкая сцена, и ей оставалось Бог знает что думать об этом.
Я оскандалился и оказался в позорном положении, и Хельга, несомненно, это понимала. И ей, кроме того, наверняка было неприятно, что она выступила в роли коварной соблазнительницы.
От ее внимания, естественно, не укрылось, что Юля слепая. И вот вся эта встреча…
— Давай сядем и не пойдем гулять, — сказала вдруг Хельга и опустилась на свое кресло. Я видел, что она подавлена. Конечно, во всем была вина и Людмилы. Не стоило ей окликать меня, не убедившись в том, что я один. И не стоило потом вести себя агрессивно. Она сделала больно и Юле, и Хельге… Хотя… А разве ей самой не было больно при этой встрече? Ведь и у нее есть собственные чувства.
Теперь я окончательно выгляжу полным негодяем в ее глазах. Сначала бросил ее ради ее дочери, а потом бросил ее слепую дочь ради вот этой женщины…
Наверняка, теперь Людмила вообще не пустит меня в дом.
И как можно обвинять ее в том, что она не была предусмотрительна сейчас? Разве ей не обидно за дочь?
— Кто это? — неожиданно спросила у меня Хельга сдавленным голосом и тут же откашлялась.
— Это мои старые знакомые, — ответил я. — Мы давно дружим.
— Эта девушка, — сказала Хельга, — она что — слепая?
— Да, — кивнул я. Мне не хотелось ни о чем сейчас говорить.
— Я так и подумала, — сказала Хельга. — Она слепая с детства?
Я вздрогнул. Вот что значит иметь дело с коллегой-врачом. Все вопросы не в бровь, а в глаз.
Хельга вопросительно смотрела на меня и не понимала, отчего я замялся с ответом.
— Нет, не с детства, — сказал я. — Это произошло недавно.
— Я так и подумала, — задумчиво ответила Хельга. — Это всегда чувствуется. У нее слишком неуверенные движения для слепой от рождения.
— Извини меня, пожалуйста, — сказал я, не в силах больше бороться с собой и сохранять спокойствие. — Мне очень неприятно говорить на эту тему. Дело в том, что Юля была моей невестой до… До того, как это случилось, и она ослепла. Если ты не возражаешь, мы не будем больше об этом говорить.
Хельга сжала мою руку. Она так и сидела, не отпуская ее.