Нелюдь
Шрифт:
Савелий Кузьмич был старым партийным функционером, и ему было доверено возглавить этот банк. Так что он был полу-банкир, полу-функционер не существующего партийного аппарата.
— В свое время я оказал Савелию Кузьмичу разные ценные услуги, — сказал Геннадий. — А теперь пришла пора и мне попросить его о взаимном одолжении. Вот поэтому мы здесь, и нам тут ничто не угрожает. Здесь мы в полной безопасности и можем «работать» с этим Левой сколько угодно, до полной победы.
«Полная победа» — это на лексиконе Геннадия Андреевича означало полный отъем
— Давайте начнем, — сказал Геннадий в конце своего объяснения. — А то парень заждался решения своей судьбы.
Мы встали и вышли к Леве, который по-прежнему сидел в кресле, куда ему велели сесть.
— Значит так, — начал по-деловому Геннадий, закуривая и садясь напротив Левы. — Нам про тебя и твои художества все известно. Ты, как мы понимаем, деловой человек, так что с тобой лишних разговоров вести не будем. Альтернатива такая, — он перевел дух и выразительно посмотрел на Леву. — Только ты меня не перебивай, — добавил он, видя, что Лева порывается что-то сказать. — Если будешь перебивать, то будешь иметь дело с Колей. Видел Колю?
Лева промолчал и осел в кресле. Он смотрел во все глаза на Геннадия и только изредка поглядывал на меня.
— Итак, вариантов два, — сказал Геннадий. — Мы можем отдать тебя милиции. Это первое и самое простое. Предъявим человеческие органы, которые приготовлены для тебя. Потом предъявим Хельгу и Василия, которые во всем признаются и покажут, что ты организатор и вдохновитель. И будет тебе «светить» вышка, а как минимум, при хорошем адвокате — пятнадцать лет. Но ты их не отсидишь, — добавил Геннадий, стряхивая пепел сигареты в тяжелую хрустальную пепельницу. — Знаешь, что с тобой сделают в первую же неделю в колонии? Там ведь сведения быстро распространяются… Станет известно, за что ты сидишь и кто ты такой… Такие долго в колонии не живут, ты сам должен понимать.
— Это все неправда, — вставил Лева. — Вы ничего не докажете…
Он был испуган до последней степени, это было видно по его бледному лицу и трясущимся губам. А Геннадий, наоборот, расцвел. Он был теперь в «своей тарелке», он любил пугать людей, и у него это мастерски получалось. Что ни говори, профессия…
— Докажем, — спокойно возразил он. — Ты и сам прекрасно понимаешь. Все, что я сказал — правда. И свидетели есть. Так что верная смерть тебе.
— А какая альтернатива? — осторожно спросил Лева.
Он уже все понял и был готов на компромисс.
— Альтернатива? — переспросил Геннадий и плотоядно улыбнулся, отчего его лицо сморщилось и превратилось в подобие печеного яблочка.
— Альтернатива лучше, — сказал он после некоторого раздумья. — Вот и выбирай: либо мы «сдаем» тебя милиции вместе с доказательствами и ты живешь до суда, а потом еще неделю до лагеря. А в лагере в первую же подходящую ночь тебя прислоняют к стенке барака и бьют в грудь концом деревянной лавки до тех пор, пока не разорвут внутренние органы. Вскрытие лагерное потом напишет, что с тобой случился инфаркт на почве угрызений совести… Тебе нравится такая перспектива? Но это только первый
Лева молчал, и только лицо его дергалось, как у резиновой куклы из популярной телепередачи. А Геннадий закончил свою речь и теперь торжествующе смотрел на произведенный эффект.
Я глядел на Геннадия и подумал о том, сколько раз он уже делал все это в жизни… Конечно, в прошлом он не употреблял таких выражений, и беседа велась в иной фразеологии. Но… Весь стиль разговора и вся методика устрашения и издевательства были отработаны совершенно четко. Весь семидесятилетний опыт стоял за всеми «прихватами» Геннадия…
— Так что ты выбираешь? — спросил он в конце концов, с улыбкой обращаясь к онемевшему Леве. — Сдохнуть в бараке от разрыва внутренних органов или сдохнуть прямо тут, на полу, с отрезанными яйцами и колом в заднице? Мы разрешаем тебе выбрать из двух вариантов.
Геннадий засмеялся, и от этого смеха даже у меня мурашки пробежали по телу.
Лева принадлежал к людям нахальным и бессердечным. Но он никогда не сталкивался с настоящим ужасом… Теперь он вдруг был без всякой предварительной подготовки погружен в черный кошмар.
Наверное, иногда он представлял себе, что может попасться. Вероятно, он думал о такой возможности. Его могли поймать итальянские полицейские… Мало ли что могло быть. Но Лева представлял себе все совсем иначе — его вежливо арестуют, посадят в чистенькую камеру и каждый день его будет навещать ловкий адвокат.
Конечно, все равно это неприятно — сидеть в тюрьме. Но теперь случилось то, чего Леве не снилось и в страшных снах. Он попал в руки человека, который никак не соответствовал его представлениям об опасности…
Геннадий все это понимал и поэтому старался усилить произведенное впечатление.
— Посмотри мне в глаза, — сказал он спокойно Леве. — Посмотри мне в глаза и пойми, что я нисколько не шучу. Я именно это с тобой и сделаю, как говорю… Как ты думаешь, я тебя пожалею?
Лева внимательно посмотрел на Геннадия, потом опустил глаза. Наверное, он увидел, что Геннадий действительно сделает все то, о чем только что сказал…
— Что вы от меня хотите? — пробормотал он безжизненным голосом.
Он охрип, и слова едва вылетали из его горла.
— Дайте мне воды, — попросил он.
И тут пришел час торжества Геннадия. Просьба о воде была как бы знаком того, что он победил, что враг сломлен. Морально во всяком случае. Теперь следовало ковать железо, пока горячо.
Геннадий приосанился за столом и даже вскинул голову, как горный орел. Никогда не видел я его таким.
— Ах, тебе воды дать! — загрохотал он, внезапно повышая голос на «всю катушку» так, что, казалось, задрожали стекла в кабинете. — Я тебе покажу воду! Ты у меня своей кровью поганой захлебнешься, падаль!