Нелюдь
Шрифт:
Пришлось самому позвонить нескольким людям и отменить их визиты. Только одного человека пришлось уговаривать и извиняться. В конце концов я упросил его приехать ко мне днем и получить свою дозу лекарств. Он не должен был пропустить этот день, иначе лечение пошло бы насмарку.
И к пяти часам я был свободен, как птица в полете.
Хельга вышла из ворот больницы ровно в пять, когда я уже стоял возле своей машины, поджидая ее.
Она была красива, как всегда. Еще накануне я это отметил. Теперь она еще, несомненно,
Накрашена не сильно — чуть-чуть, как и подобает интеллигентной женщине. Главным ее достоинством были волосы — тяжелые, золотисто-платиновые, рассыпавшиеся по плечам. Может быть, именно благодаря этим волосам она и казалась такой молодой. Совсем как в юности, когда мое сердце сладко замирало при виде ее.
Хельга увидела мою машину и села в нее.
— Будем целоваться? — спросил я тоном завзятого обольстителя. Мне иногда нравится надевать эту маску.
— Зачем? — удивленно подняла она на меня свои голубые глаза.
— Ну, старым друзьям положено целоваться при встрече, — ответил я, не смутившись ее удивлением. Хельга тут же потянулась ко мне и подставила мне свою щеку. Я поцеловал ее, ощутив аромат духов, от которого у меня закружилась голова.
«Осторожнее, — сказал я себе. — Оказывается, Феликс, хоть и столько лет прошло, а ты еще не избавился до конца от таинственного очарования этой загадочной женщины».
Хельга засмеялась, почувствовав мой поцелуй, и сказала:
— Ладно, поехали.
— Куда? — спросил я, заводя мотор.
— Домой, — ответила она. — Куда же еще ехать после работы одинокой женщине? А ты думал — в ресторан? Плясать канкан?
— Нет, но мы могли бы заехать куда-то, поговорить, — промямлил я.
— Домой, — решительно ответила Хельга, и я повиновался. Она назвала адрес в районе Ржевки, где целый город новых домов. Мы промчались по широким проспектам нового района и скоро подъехали к ее дому. По дороге Хельга рассказала мне, что у них в больнице есть две вакансии, о которых мне не сообщили в отделе кадров. Требуются рентгенолог и невропатолог…
— Ты мог бы поискать в других больницах, — сказала Хельга с сожалением в голосе. — Наверняка ведь требуются и венерологи-дерматологи, а у тебя большая квалификация. Если уж ты все равно решил покончить с частной практикой.
— А что Аркадий Моисеевич? — спросил я. — Ты узнала что-нибудь о нем?
Хельга засмеялась вновь:
— Ты все не оставил свою дикую затею? Зачем тебе морг? Это же тоска, и потом все-таки неприятно.
— Мне показалось, что я хотел бы работать в тишине с покойниками, — ответил я. — А потом ведь, ты сама понимаешь, что там ответственность гораздо меньше, чем с живыми больными. Ведь покойники уже все равно мертвы.
— Но там тебе пришлось бы давать заключения о смерти, — возразила Хельга. — А это в некоторых случаях очень ответственное дело. Наверняка,
— А нельзя ли мне самому поговорить с Аркадием Моисеевичем? — спросил я на всякий случай. — Может быть, мы с ним смогли бы договориться?
— Все же я так и продолжаю думать, что ты, наверное, некрофил, — ответила с легкой досадой Хельга. — Иначе что ты так загорелся идеей работать в морге?
Мы подъехали к ее дому, и она взглянула на меня:
— Феликс, ты ведь никогда у меня не был? Мы могли бы пообедать. Или поужинать, как тебе больше понравится.
Это было приглашение. Хельга смотрела на меня своими голубыми глазами, и я прочел в них, что приглашение искреннее, не случайно же я всегда предпочитал разговоры с глазу на глаз телефонным переговорам. Пригласи она меня к себе по телефону, я наверняка бы отказался, потому что счел бы его неискренним. А сейчас, видя ее лицо, я дрогнул. И сломался.
— Хорошо, — сказал я, вытаскивая ключ зажигания и кладя его в карман. — Спасибо.
Мы поднялись к Хельге в ее двухкомнатную квартирку, где она тотчас же усадила меня в столовой комнате, а сама принялась хлопотать, приготовляя обед.
— Не беспокойся, это быстро, — успокоила она меня. — Все готово, осталось только разогреть и кое-что нарезать.
Пока она хлопотала на кухне, у меня была возможность рассмотреть ее квартиру. И ведь не то, чтобы мне было как-то слишком интересно, как живут люди, но я люблю разглядывать чужие дома.
Дело в том, что по квартире и по ее обстановке сразу видно, что за человек живет здесь. Очень многое можно сказать по квартире, в которой оказался. Я уж не говорю о наличии книг в квартире. По этому много можно сказать. В семидесятые и восьмидесятые годы было модно иметь много новых книг в твердых глянцевых переплетах. Все покупали собрания сочинений. Совершенно не имело никакого значения, что за писатель написал такую прорву. Читать это никто не собирался. Вот и выходили тогда стотысячными тиражами всякие Сартаковы, Ивановы и Марковы. Всех их покупали и ставили мертвым грузом на лакированные полки купленных стенок и стеллажей. Это был как бы символ интеллигентности и вписанности в культурную среду.
Был у меня тогда один знакомый. Его звали Витя, и он постоянно покупал всякие книги, а особенное предпочтение отдавал собраниям сочинений — от Джанни Родари до какого-нибудь мохнатого Серафимовича… Сам он книг никогда не читал, как и его жена. Когда же я спрашивал Витю, на фига ему все эти книги, он гордо говорил в ответ:
— Это все для дочери.
Дочери тогда было года два… Уже тогда я мог бы сказать Вите, что если ни он, ни жена его не читают книг, то можно отдать голову на отсечение, что их дочь книгу и в руки не возьмет. Это же запрограммировано ими самими. Но я ничего этого не говорил. Хочет — пусть покупает. Мода такая.