Нелюди Великой Реки. Полуэльф-2
Шрифт:
Удалось даже выхватить несколько несообразностей, складывающихся в интересные закономерностей. И все они касались взаимоотношений между оборотнями и вампирами. Известно, что вампиры терпеть не могут зеркал. Раз. Но вампиры тоже могут считаться оборотнями — по крайней мере, некоторые из них. Два. Вот тот, например, который оборачивается некро-птицей, брукса. Или тот, кто рассыпается кучей могильных червей — упьержи. Помнится, Колдун говорил, что из-за упьержи в штрафбат попал — тут я похлопал по рукоятке самодельного ножа, доставшегося от Колдуна "в наследство". С ножиком этим тоже надо разобраться, как его Волос Кобольда обвил, есть у меня насчет него кое-какие подозрения…
Не отвлекаться! Так вот, вампиры не терпят зеркал, а оборотню на зеркала плевать. Рядовому оборотню! А Виталя Стрекалов, так тот вообще любил зеркала трепетной любовью: и двойники у него "зеркалки", и сам же он рассказывал, что
Зеркало! Сложный символ, дающий простор для развертывания самых разных теорий. Это отправная точка моих исследований. И еще одна есть — Река. Это три. Предположим, что небрежно прорисованная волнистая линия, постоянно встречающаяся в шифре Витали Стрекалова — Великая Река. А что еще может означать этот знак? Течение? Течение колдовской Силы? Может быть и так. Надо разрабатывать оба варианта. И никто не скажет, что между рекой и зеркалом нет ничего общего. Вода тоже обладает "зеркальными" качествами. Тут можно много напридумывать, и чрезвычайно логично все доказать. Предположить, например, что высшие вампиры, то есть личи, к зеркалам равнодушны. Как и к проточной воде, через которую, якобы, нежить не может переступить… Указать на тот факт, что Виталя не в присутствии ведь Ашмаи с зеркалами баловался! И тэ дэ, и тэ пэ. Есть еще парочка простых и логичных соображений, но я предпочту непростое, психологическое: вот служил Виталя, служил Личу, но как служил? Подобострастным слугой не был точно. Зеркала использовал, и начхать ему было, что кому-то это неприятно… Верным и преданным слугой он был? Сомнительно. Служил, выходит, не на совесть, а за страх. Понимаю… Профессорам — преподавателям Академии некоторые качества прививаются со студенческой скамьи. Они всегда и по всем вопросам имеют собственное мнение. "Люди холопского звания сущие псы иногда. Чем тяжелей наказание, тем им милей господа", — это не про Виталю, хоть и правильно сказал Некрасов, не отнять. Иногда я не понимаю, что он больше ненавидел: крепостное право или крепостных крестьян?
Не отвлекаться!.. Зачем Виталя создавал "зеркалок"? Только ли для того, чтобы они ему каштаны из огня таскали, то есть смарагды из Сеславина, перепрыгивая стену городка? Или еще для чего? Например, чтобы подсунуть их Ашмаи, в надежде, что тот в них не разберется? Надежда, конечно, слабовата, но если подсовывать личу не просто двойника-идиота, а сразу несколько "зеркалок"? Это вариант… Интересно, знал ли лич об экспериментах Витали? Или ему было все равно, что там думает себе какой-то оборотень. Как нам все равно, о чем думает ложка или запонка, которую мы вдеваем в манжеты рубашки. Ну а если запонка потерялась? Нам все так же "все равно"? Нет-с! Сначала мы костерим почем зря запонку, потом сами себя, а под конец задумываемся, куда она могла деться? Или, может, ее украл злоумышленник? Если уж ярославская контрразведка заинтересовалась судьбой Витали, то Ашмаи должен тем более. Только найти меня ему будет затруднительно, что не может не радовать — не хочу с личем силами меряться!
Итак, если предположить, что общий смысл Виталиного текста сводится к тому, чтобы сделать этакий финт ушами с целью запутать лича, то…
С меня сошло семь потов, прежде чем я распутал две страницы. И это при том, что я запретил себе и думать, что значки в записной книжке Витали были мной восстановлены неправильно. Нет-нет, парочка несложных мнемонических приемов, когда, например, группе значков присваивается простой и знакомый образ, обязательно с чередованием зрительного и звукового ряда, а затем именно этот образ и запоминается, должны были сработать безотказно. По крайней мере, раньше так и было. Но все равно, когда я разогнулся над письменным столом, с хрустом потягиваясь, то ощутил, как под ложечкой сосет от голода, раскалывается голова, а все мышцы ноют, будто я картошку грузил мешками. Часов семь отсидел, надо думать… Зато и результат… Я воровски оглянулся и ссыпал в карман "перевод" своих записей, разодрав его предварительно в мелкие клочки. А теперь и сами записи, чтобы гномов в искушение не вводить. Найдется кто сообразительный, не ровен час… Все! Можно бы поужинать!
Мелет спал, положив голову на стойку, и я поразился, как это раньше не обращал внимания на его храп — храпел он здорово. По-гномьи громогласно, с пересвистом и причмокиванием.
— Рота, Подъем! — заорал я библиотекарю в самое ухо — настроение было самым веселым и бесшабашным,
— Что? Что? — спросонья никак не мог разлепить глаза поборник клепсидры. Пуговка звонка отпечаталась на его жирной щеке с поразительно отчетливостью. — Сколько времени?
— Дзинь! — нажал я на "звоночек" на его щеке. — Самое время закинуться чем-нибудь! И опрокинуть! — многозначительно пощелкал я по шее. — А то с голодухи можно и копыта откинуть! О! Рифма!
— Иди к себе, да спать ложись! — раздирая зевотой рот от уха до уха, порекомендовал мне библиотекарь, растирая щеку и бросая взгляд на часы-луковицу, поспешно вытянутые из кармана. — Время — ночь глухая! Закрыто все!
Вот что ты будешь делать! И не семь часов, выходит, я сидел, а побольше… Почему в цивилизованном приличном поселении, будь то поселение людей или хоть гномов, у меня пожрать даже хуже получается, чем в походе? Только одно объяснение: в походе я собран и сосредоточен, а в поселении расслаблен и считаю, что все "успеется". Не успевается ни-че-го! Даже пожрать я не успеваю! Хотя… есть варианты. Например, пойти на ту кухню, где я отбывал с коллегами Лимлина кухонную повинность. Или еще лучше: в больнице должно же быть круглосуточное дежурство! А кто там дежурит? Уж не моя ли знакомая с такими большими …глазами? Было бы здорово! Уж на больничной кухне можно разжиться какой-нибудь жратвой, хоть тем же пудингом из манки. Все-таки официально я "на излечении". В висках ломило, в затылке стреляло, но мысль навестить эту, как ее, сестру милосердия, показалась на редкость удачной! Я вообще-то по имени эту сестру-хозяйку знаю? Нет? Да и плевать! "Покачивалась фельдшерица над склянкою нашатыря!" Над склянкою …коньяка!
В коридорах Горы было темно. Светящийся мох? Ха-ха! Я же видел здесь лампы дежурного освещения! Экономят, гады! А между тем, Лимлин все уши мне прожужжал про турбины гидроэлектростанции, которую они с помощью ярославских инженеров запустили аж десять лет назад, используя воду небольшой горной речушки… Хорошо, что у меня ночное зрение! Да и костылем можно дорогу нащупывать, раз уж на то пошло! О! Вот и свет!
Это была площадь, то есть перекресток нескольких дорог, проложенных внутри горы. Грубые проемы туннелей были выложены каким-то отделочным камнем, похожем на малахит, благородно переливающимся в неярком свете фонариков на изящных витых столбиках черного чугуна; в стенах то тут, то там виднелись симпатичные балкончики, соединенные галереями переходов; исполинские колонны выглядели тонкими тростинками — на такую высоту они уходили. Верхушки колонн терялись во мраке, так что казалось, они поддерживают ночное небо. Был я на этой площади? Конечно. Но днем, ярко освещенная, наполненная оживленно галдящим подгорным народцем, она не казалась ни романтичной, ни красивой. Ближе к середине, среди клумб, стоял ОН. Памятник. Отшлифованный веками, а то и тысячелетиями, с боевой киркой в мозолистых руках, насупленными бровями и огромной бородой, заплетенной в косичку. Памятник самому себе. Первому гному, то есть. Он неуловимо походил на Лимлина, на местного царька, на гномского доктора, даже на Мелета. Чудеса… Впрочем, в данный момент меня привлекало не древнее зодчество гномов, а кое-что другое. У подножия этого произведения гномского зодчества. Клумбы! Вон та, с ночными кучерявенькими "цветуечками" нежно-розового цвета, похожими на орхидею, подходит. Что ж я, к даме, ночью, да без цветов и вина? Демон с ним, с вином, я ж теперь непьющий, но без цветов?!!
"Сер-рдце кр-расавицы склонно к изме-ене!" — взрыкивая, аки тигр, пропел я и начал срывать. Р-раз цветочек, два цветочек, тр-ри энотер-рочка!..
Тайгр, тайгр, бёнин брайт ин зы форэз ов зы найт!..
Хороший поэт Вильям Блэйк, Бенин брат, да и гномы молодцы, что энотеру посадили, ночной цветочек. Еще бы ночную фиалку найти — и зашибись, какой букетик будет!
"Ов-зы", ов-цы, встаньте в ряд, Гномы тоже спать хотят! Энотеры все пропали - это овцы их сожрали! Всех овечек мы сочтем, ну а Тайгр — не при чем!Зажав букет под мышкой- люблю я свежие веники! — недорезанным Дон-Жуаном высокомерно обвел взглядом растерзанную клумбу. Нахально подмигнув хмурящему каменные брови истукану, я направился по знакомому маршруту, насвистывая арию Герцога из "Риголетто"… Почему же общепринятый "оперный" перевод с итальянского, принадлежащий тезке моему, Петру Калашникову, дает не "сердце красавицы", а "сердце красавиц"? "Ля Донна" она и в Эрале Эльфийском "Донна", хоть там и одни извращенцы! Ля — это ведь определенный артикль для единственного числа? Или я что-то путаю?