Шрифт:
Сам я, стало быть, как было уже сказано, деражненский, то есть из Деражни, маленького местечка Подольской губернии, совсем маленького. Нынче, правда, Деражня стала вроде города, с железной дорогой, станцией и вокзалом... Когда Деражня сделалась станцией, нам весь мир завидовал: шутка ли - железная дорога! Думали, вот где люди станут зарабатывать. Пригоршнями золото будут загребать, счастье найдут! Понаехало народу из окрестных деревень в город. Хозяева стали перестраивать дома, новые лавки cтавить, повысили таксу на мясо, начали уже подумывать о новом резнике, о новой
Извозчики, правда, поначалу вздумали шуметь, были очень недовольны всей этой затеей, но кто их станет спрашивать? Уложили рельсы, доставили вагоны, построили вокзал, повесили колокол, приколотили доску "Станция Деражня" - и извольте жаловаться стенке!
Когда начали ходить поезда, жена меня спрашивает:
– Что ты думаешь делать, Иойнеле? (Меня звать Иойна.)
– А что, - отвечаю я, - мне делать? Как все, так и я. Все деражненские евреи толкутся на станции, буду и я толкаться.
Взял тросточку, пришел на вокзал и сделался, с божьей помощью, "правителем". Что значит "правитель"? А вот что: человек сторговал вагон пшеницы, он должен вагон нагрузить и отправить, - так вот для этого и существует "правитель". Но так как почти все деражненские евреи сделались "правителями", то вышло скверно, мучаются люди, изворачиваются: иной раз купишь у крестьянина мешок хлеба и продашь его из рук в руки, - либо заработаешь на этом, либо потеряешь; другой раз подвернется кое-что по части маклерства, то-се... Скверно! Нечего делать! Правда, и раньше делать было нечего, но тогда и железной дороги не было, - не так досадно все-таки... К чему же, спрашивается, нам нужны были станция, вокзал, колокол и весь этот тарарам?
И вот случилась такая история... Стою это я однажды на вокзале озабоченный, провожаю почтовый поезд. Третий звонок уже прозвенел, паровоз прогудел, из трубы пар повалил, - гляжу, а на платформе стоит какой-то барин, высокий и тощий, в клетчатых штанах, в высокой шляпе и с множеством чемоданов. Стоит, вытянув шею, и оглядывается как неприкаянный во все стороны. "Этому барину, видать, чего-то требуется", - подумал я и чувствую, будто толкнул меня кто-то сзади: "Подойди, спроси, а вдруг ему что-нибудь нужно?" И только я тронулся с места, он двинулся ко мне навстречу, поднял шляпу и обращается по-немецки, нараспев:
– Гут мо-эн, майн герр! (Добрый день, стало быть, милостивый государь!)
– Пошли вам бог добрый год!
– отвечаю я тоже по-немецки, немного по-еврейски, а остальное - руками.
И спрашиваю, откуда он едет? А он мне: не знаю ли я приличной квартиры, "штанцион" для него?
– Ну конечно!
– говорю.
– Почему же мне не знать?
А сам про себя думаю: "Эх, жалость какая, что у меня не заезжий дом. Будь у меня заезжий дом, я бы его пригласил к себе. Славный, видать, немец, можно было бы кое-что заработать..." Но тут же мелькает у меня другая мысль: "Дурья голова! На лбу у тебя, что ли, написано, что у тебя не заезжий дом? Пускай тебе кажется, что он - заезжий!" И я обращаюсь
– Если угодно, майн герр, пусть господин прикажут нанять извозчика, и я их отвезу в лучшую гостиницу, "штанцион", так сказать, первый сорт!
Услыхав такие речи, немец просиял и говорит, указывая рукой на свой рот:
– Найдется ли у вас что покушать? "Шпайзен"?
– Самые лучшие "шпайзен"!
– отвечаю я.
– Вы, господин немец, получите, бог даст, большое удовольствие, потому что моя супруга, то есть "фрау", замечательный "майстер", ее печение и варение славятся... Ее рыбу мог бы есть сам кайзер, то есть царь Артаксеркс...[1]
– Яволь![2]– весело говорит немец, и глаза у него при этом сверкают, а лицо светится как солнце.
"Умный немец!" - думаю я и без дальних проволочек нанимаю подводу и привожу его прямо к себе домой.
Дома рассказываю жене, что бог послал мне замечательного гостя, немца. Но разве женщина понимает что-нибудь? Она начинает меня крыть, потому что попали мы как раз в злополучный час, когда в доме уборка.
– Что за гости с бухты-барахты?
– Баба, цыц!
– говорю я.
– Не болтай по-нашему, потому что барин понимает по-немецки!
Но станет она меня слушать, когда уборка в самом разгаре! Метет веником прямо в лицо и ворчит. Она ворчит, а мы с немцем стоим у дверей, ни туда, ни сюда... Кое-как удалось втолковать ей, что немец будет гостить не задаром, что это за деньги и что можно на этом деле кое-что заработать... Думаете, все? Когда я ее уже уговорил, она спрашивает:
– А куда я его положу? В могилу?
– Тихо! Глупая баба! Сказано тебе - помалкивай! Он каждое слово понимает!
Наконец она поняла, о чем речь идет, мы уступили ему нашу боковушку, и жена принялась в одну минутку раздувать самовар и готовить ужин.
Вначале, когда немец увидал нашу комнату, он, правда, малость сморщил нос, будто желая сказать: "Могло быть и получше!" Но что может понимать немец-перец-колбаса? Принесли самовар, заварили чай, а он достал добрую бутылочку рома, выпил (и меня угостил), и все уладилось. Немец разлегся со своими чемоданами как у своего отца в винограднике[3], и мы подружились.
После чая завожу с ним разговор о том о сем, что он тут делает? Чем торгует? Может быть, ему нужно купить что-нибудь или продать? Оказывается, что ничего ему не надо. Какие-то машины, говорит он, должны проследовать, чепуха, прошлогодний снег, - при этом он то и дело заглядывает в печь и поминутно справляется, готова ли пища.
– Вы, - говорю я, - господин немец, видать не дурак покушать?
Но он отвечает что-то ни к селу ни к городу, - понимает разве что-нибудь немчура, когда с ним говорят? Наконец накрыли на стол, подали ужин - свежий бульон с гренками, отварную курицу с манной крупой, с морковкой, с петрушкой, с... (Моя, если захочет, умеет!)