Немецкие шванки и народные книги XVI века

Автор неизвестен

Не иначе и с женщинами: на незнакомую красавицу где-нибудь на улице смотришь с удовольствием, раз уж она всем желанна и хороша, а придя в гости, хочешь найти не красивую хозяйку, а хорошую печь. Да, кстати, если уж в доме уродливая хозяйка, то печь должна быть непременно хороша. Чтобы гость, зайдя в дом и увидев уродливую хозяйку, мог перевести взор на печь и воскликнуть: „Клянусь всем святым, что за славная печь!“ А если одна красавица живет в Кельне, а другая в Страсбурге, то они друг дружке не завидуют, случись же им жить по соседству да выслушивать похвалы сопернице, они бы тотчас одна другую невзлюбили. Поэтому с соседями надлежит жить в мире, избегать ссор и не связываться с теми, кто горазд на пакости.

Не будешь знать, чего ты стоишь, Пока с соседом не повздоришь.

30

Жила-была женщина, обращавшаяся со своим супругом чрезвычайно нежно, выказывавшая ему любовь и говорившая соответствующие слова — мол, случись ему смертельно заболеть, так пусть уж лучше она сама умрет первой, потому что смерть его было бы ей не перенести. И подумал муж: а хорошо бы узнать, как она будет вести себя на самом деле, когда его не станет. И вот затеяла

она однажды на реке большую стирку и завозилась с нею до десяти часов и еще ничего не ела. Когда же увидел муж, что она возвращается домой, лег он на спину, раскинул руки, как мертвец, и затаил дыхание. Найдя его в таком положении, жена испугалась и попробовала было к нему обратиться, но он молчал. Она сложила ему руки на груди, но те сразу же судорожным движеньем упали вновь, и ей показалось, что он как раз в это мгновенье внезапно умер. Что же делать, подумала женщина. Крик поднять? Но я устала, и не просохла, и еще не завтракала. Сначала надо бы переодеться в сухое и поесть. Переоделась в сухое, пожарила себе яичницу, съела ее, да и остатками солонины от ужина не побрезговала. А как поела, так разобрала ее жажда, и взяла она умеренных размеров кувшин и поспешила с ним в погреб за вином. Но прежде чем кувшин был налит доверху, — кто-то принялся отчаянно стучать в ворота. Так ей и не пришлось выпить — поставила кувшин на приступку в погребе и побежала открывать. Оказалось, пришла соседка. „Что это вы так запираетесь, — полюбопытствовала она, — не случилось ли чего дурного?“ Тогда хозяйка зарыдала и поведала, что ее муж скоропостижно скончался. Собрались и другие соседи, человек примерно двадцать, встали над мертвецом и запричитали. И добрая женщина воскликнула: „Дорогой мой муженек, почему мне так плохо, как прикажешь жить дальше?“ И стала ломать руки. Муж решил: пошутили — и хватит, сел на ложе и произнес: „Женщина, ты плотно позавтракала, и сейчас тебе плохо, потому что ты не успела выпить кувшинчик вина, припасенный тобою в погребе“. Сразу же всеобщее горе перешло в веселье, но виновнику торжества запало в душу, как повела себя его супруга, поверив в кончину мужа. Да и кому не захочется узнать, что будет делать жена после твоей смерти! Францискус Петрарка говорит: она будет печалиться и пребывать в одиночестве или же заведет себе другого мужа, и тогда ее поведение станет его заботой. Ибо обязанности праведной жены состоят в том, чтобы блюсти верность тебе при твоей жизни. Или полагаешь ты, что ей надлежит оставаться верною и твоему бездушному праху, как выражается Вергилий? А сколько замужних женщин мечтают о других мужчинах при жизни мужа! Да еще и размышляют при этом так: случись моему супругу умереть, откуда мне будет взять мужчину красивей, добродетельней и богаче, чем этот? А чести от этого ведь, как говорится, не убудет, помыслы пошлиной не обложишь. Никому не дано познать мысли собственной супруги иным способом, кроме описанного выше.

31

Рассказывают об одном человеке, который запретил своей супруге думать. И вот однажды, в его отсутствие, изжарила она петуха и съела его целиком. И с хитрым умыслом оставила на столе обглоданные кости. Воротясь домой, муж увидел на столе объедки и сказал: „А обо мне ты не подумала? Могла бы и мужу курятины оставить“. А жена ответила: „Ты же запретил мне думать, вот я о тебе и не подумала“. И снял он с нее свой запрет. Да и кому не захочется узнать, как поведет себя твоя жена после твоей смерти, а ведь на самом деле не знаешь, как она ведет себя при твоей жизни в твоем же собственном доме! Да не жены только одни: оба супруга друг другу под стать — клянутся во взаимной любви, пока они вместе, а чуть твою дражайшую половину приберут и даже прах не успеет остыть — уже заводят себе нового мужа или новую жену.

32

Ехал однажды по полю епископ с поездом из сорока лошадей, и увидел он на пашне крестьянина. Мужик бросил пахать, оперся на плуг и глянул на всадника. Епископ подъехал к нему и спросил: „Скажи-ка мне, любезный, да только чистую правду, что ты подумал, увидев мой поезд?“ Мужик ответил: „Подумал я, сударь мой, доводилось ли так, с сорока лошадьми, разъезжать по свету святому Килиану Вюрцбургскому“. [12] Епископ возразил: „Я ведь не только епископ, я светский князь. Ныне зришь ты во мне светского князя, а если хочешь узреть епископа, то приходи в День Святой Богоматери [13] в Вюрцбург, там ты его увидишь“. А мужик возьми да расхохочись. Епископ спросил, что тут смешного. Мужик ответил: „А коли черт возьмет князя, куда денется епископ?“ И епископ умчался прочь, беседа ему наскучила.

12

Стр. 47. Святой Килиан— католический святой, по преданию странствующий епископ, проповедовавший на Майне и казненный с двумя товарищами в Вюрцбурге.

13

День Святой Богоматери— 15 августа.

33

Жил-был один купец. И однажды ночью никак не мог заснуть и метался по постели, и жена спросила его: „Чего это тебе, муженек, не спится?“ — „Ах, — ответил ей муж, — ты смогла бы развеять мою печаль, если бы захотела“. — „С радостью“, — сказала жена. „Видишь ли, завел я припас вина, хлеба, соли, мяса, сала и всего, что нужно, ровно на год за вычетом одного дня. Если бы мы смогли обойтись без еды всего один день, нам хватило бы на год. И вот пришла мне на ум одна уловка. С ее помощью мы этот проклятый день выгадаем. Когда вся наша челядь, батраки и служанки, выйдут в поле, я прикинусь мертвецом. Ты позаботишься о саване, о кресте, о свечах, о воде и будешь бдеть возле тела и плакать. И когда вернутся они с поля, от горя не смогут взять в рот ни крошки“. Жене такая затея понравилась, хорошенько приготовились они оба, и когда люди вернулись с поля, предстала им плачущая возле трупа хозяйка, и пожаловалась она им, что супруг ее и хозяин внезапно умер. Люди перепугались и каждый по пять раз прочитал „Отче наш“ и по столько же „Аве Мария“. Помолившись за упокой и покончив с этим, слуги заговорили: „А теперь, хозяйка, тащи-ка еду“. — „Как вы можете говорить о еде, когда у нас такое горе?“ — „Горе не горе, — ответили ей, — а есть-то надо. Нам ведь и в поле возвращаться придется, как же работать голодными? Давай-ка пошевеливайся!“ А когда уселись они за стол и

принялись за еду, мнимый мертвец подумал: „Уловка сорвалась, но ежели я сейчас оживу, они решат, что мертвец воскрес, ужасно испугаются и у них кусок в горло не полезет от страха“. И сел в постели. Но один из батраков схватил топор и зарубил его насмерть. Хозяйка заорала на него: „Ах ты, подлый душегуб, ты убил моего мужа!“ А батрак ответил: „Как же так, хозяйка, ты сама сказал, что он умер, а тут, видать, бес вселился в его тело, вот этого беса-то я и выгнал, раз уж хозяин свое отжил“. Так вот теряют иные жизнь телесную и жизнь вечную, в жизни телесной воплощенную, это ясно как божий день. Один спешит на войну, чтобы захватить добычу, и погибает, торговец торгует, вор ворует, а жизнь у каждого одна, и вечная жизнь тоже одна.

34

Умер один ростовщик, и тело его было таким тяжелым, что никто не мог поднять его. И кто-то сказал: „По нашим обычаям, каждого должны хоронить люди из его цеха: портного — портные, гончара — гончары, поэтому позовем четверых ростовщиков, и пусть они его хоронят — и, бьюсь об заклад, они смогут его поднять и перенести“. И впрямь, четверо ростовщиков подняли пятого как перышко.

35

Один ростовщик был на проповеди; выйдя же из церкви, он осерчал и начал браниться. Повстречался ему добрый знакомец и спросил: „Сударь мой, на кого это вы так осерчали?“ Ростовщик ответил: „На проповедника, которому вздумалось утверждать, что черт собственноручно затащит всех ростовщиков к себе в ад“. Знакомый возразил: „Это ложь. Дайте мне семишник, и я при всем честном народе подойду к нему и скажу, что он неправ“. Ростовщик дал ему семишник. А тот пошел в церковь и подошел к амвону. Следом за ним вошел в церковь и ростовщик. Получивший семишник обратился к священнику: „Сударь мой, вы утверждали в своей проповеди, что черт собственноручно затащит всех ростовщиков к себе в ад“. — „Да, — ответил священник, — это сущая правда“. — „Нет, сударь мой, это неправда“. Проповедник полюбопытствовал — почему. „А потому, что для ростовщиков было бы больно много чести, если бы черт собственноручно затаскивал их к себе в ад. Он берет их за ноги и швыряет в бездну“. Все рассмеялись, семишник был заработан честно, а ростовщик осерчал еще сильнее.

36

Лежал один ростовщик при последнем издыхании, и родные молили его покаяться в грехах и заслужить тем самым вечное прощение. Ростовщик же пропускал их слова мимо ушей. Наконец, в ответ на их все растущую настойчивость, он рассерженно возразил: „Мое сердце не способно на раскаяние, сперва подыщите мне другое сердце“. Из чего ясно: не для того зашивают золото в мешок, чтобы его оттуда доставать.

37

Один князь путешествовал вместе с княгиней, и остались они на ночлег в замке у некоего рыцаря. У рыцаря был сын, обделенный даром речи. За трапезой немой прислуживал пирующим и вел себя при этом вежливо и благородно и достоинства своего не ронял. Князю захотелось побеседовать с ним. Отец юноши возразил: „Милостивый государь, он не может говорить, он немой“. Княгиня тут же сообразила: вот для меня слуга, о каком я всегда мечтала: он не проболтается, перед ним нечего будет стесняться. И сказала мужу, что надо бы взять юношу к ней в услужение. Рыцарь не смог отказать князю в этой просьбе. И когда они вернулись домой и князь собрался в дорогу вновь, уже один, она велела юноше подать себе в спальню вина, а тут, откуда ни возьмись, явился туда же некий рыцарь, и немому стало ясно, в чем тут загвоздка. Год или два спустя князь отправился в гости к отцу немого и захватил его с собой, чтобы тот мог повидаться с родителями. И опять немой юноша прислуживал князю на пиру. Князь спросил у хозяина: „А что, твой сын немой от рождения, или вследствие какой-то болезни, или еще по какой-нибудь причине?“ И отец ответил: „Он вовсе не немой, он умеет разговаривать, но не умеет держать язык за зубами, он выбалтывает все, что знает, и порочит людей, хотя и говорит при этом чистую правду. Вот почему я запретил ему разговаривать, и с тех пор он молчит“. Князь обратился к владельцу замка: „Сударь мой, пусть же он заговорит, я прошу вас об этом“. И тот согласился: „Ладно, сын, так и быть, скажи нашему милостивому князю что-нибудь“. И сын сказал: „Милостивый государь, во всем государстве нет худшей потаскухи, чем ваша супруга“. Князь же ответил: „Ладно, помалкивай, ты сказал уже слишком много и не сказал мне при этом ничего нового“.

38

Знайте же, чада мои любезные, что ежели каждому прелюбодею или прелюбодейке отрубать руку, то резко возрастет цена на шелк и на полотно. Почему? А потому что ткачих считай что не останется. Я, автор этой книги, был учителем и проповедником в одном городе, где жили два брата, оба женатые, и каждый держал вдобавок по любовнице. Люди остерегали их, они же упорствовали и бегали к девкам и пренебрегали супружескими обязанностями. Городская управа решила поймать их на этом и примерно наказать: наряду с прочими штрафами и пенями, взяли с них клятву никогда не носить другой одежды, кроме длиннополых серых кафтанов. Однажды случилось мне проповедовать в церкви этого города, и я сказал: „Если обязать всех прелюбодеев носить серые кафтаны, то откуда мне, бедному монаху, взять ткань на рясу, ведь прелюбодеев и прелюбодеек столько, что серое сукно резко вздорожает“.

39

Приехал в Рим некий шваб, и оказался он среди итальянцев впервые, и налили ему доброго итальянского вина, а вина ему пить не доводилось отродясь, и не знал он, что это такое. И подозвал он хозяина и спросил его тайком, что за сок тот ему поднес. Хозяин сообразил, что перед ним за птица, и сказал: „Сие слезы Божьи“. Тогда шваб возвел очи горе и воскликнул: „О Господи, почему ты никогда не плачешь у нас, в Швабии?“

40

У одного человека был жар, и он остужал его вином. Пришел к нему другой и говорит: „Хочешь, вылечу?“ — „Вылечи, друг мой, да только от жара, а не от жажды — больно уж приятно холодное вино холодит желудок“.

41

Один человек сказал: „Меня постоянно одолевает жажда“. Другой спросил: „Почему бы это?“ А тот ответил: „Стоит мне помыться, и меня начинает мучить жажда и мучит меня восемь дней подряд, а моюсь я раз в восемь дней“. Есть пословица: кому не спится, пускай сходит на проповедь, кому не верится в Господа, пускай отправится в морское путешествие, кому не пьется, пускай помоется. Четвертая же мысль пословицы касается дорожного времяпрепровождения, когда сочиняют добрые шванки. Кому не по вкусу яблоки, тот должен выстричь тонзуру или надеть рясу. Если ты набожен и целомудрен и тяготишься этим, выстриги тонзуру и надень рясу — и печаль твоя мигом пройдет, потому что людей развратнее, чем монахи, не бывает. Но храни тебя от этого Господь!