Немеркнущие надежды
Шрифт:
— Георг Лейтон был ленивым и высокомерным сынком богатых родителей.
— Но вы называли его своим лучшим другом.
— Так оно и было. Но это не мешало ему быть избалованным плейбоем. Он знал это, даже гордился собой. — Ален скривился. — Говорил, что это его право по рождению. Что все Лейтоны таковы.
Как говаривал отец Нади, хороший репортер должен обладать бесстрастным лицом и уметь пить дешевое виски, чтобы доискиваться правды. Она-таки умела владеть своим лицом и теперь порадовалась этому.
— Мне
— Как сказать… Иногда мне кажется, что я ненавидел его.
Ален сделал глоток кофе.
— Что это мы все обо мне и обо мне. Поговорим о тебе. Как получилось, что ты оставила такую блестящую карьеру?
— Устала от того, что кто-то дергает меня за ниточки.
В ее голосе прозвучала обида, и он поспешил сказать:
— Не могу себе представить тебя в роли марионетки.
Ален встретил ее холодный и настороженный взгляд, такой же, какой у нее был в то утро в операционной.
— В том-то и дело. — Надя встала, чтобы налить ему еще кофе, но кофейник оказался пуст.
Заметив, что он наблюдает за ней, она сказала:
— Сейчас сварю еще.
Ален собрался было отказаться, но передумал. Он откинулся назад и вытянул ноги. Приятно было расслабиться. Еще приятнее было наблюдать, как она готовит кофе.
— Как девочка чувствовала себя сегодня в школе?
— Точно не знаю. Лучше, мне кажется. — Повернувшись к нему, она прислонилась спиной к разделочному столу. — По крайней мере, сегодня вечером она показалась мне менее расстроенной, чем утром.
— Она должна справиться. Надя глубоко вздохнула.
— Хотела бы я быть так уверена.
— При ее общительности и при мамином очаровании, как может быть иначе?
— С первым согласна, второе — сомнительно.
— А-а-а… Леди отличается скромностью?
Ее брови сошлись вместе, углы рта печально опустились.
— Леди знает, что была отнюдь не такой уж очаровательной в последние недели, особенно с одним доктором, который, если помните, совсем недавно готов был придушить эту же самую леди.
— Сдаюсь, вы правы. — Ален постарался сохранить серьезный вид. — Вычеркнем пункт об очаровании.
— Мне удалось побеседовать с учительницей Элли и миссис Бритл, — сообщила она, снова разливая кофе по чашкам. — Они подтвердили практически все, что вы предполагали. Элли, оказывается, отвратительно вела себя с первого дня появления в школе и сейчас расплачивается за это.
— Иногда страдание — единственный способ стать умнее. Во всяком случае, часто это важнейший урок.
— Я очень благодарна за ваш интерес к Элли. Только не говорите, что это ваша работа.
— Не скажу, но так оно и есть.
Ее рот чуть округлился, на щеках тут же появились ямочки-близнецы, а у него снова разыгралось воображение. Несколько украденных поцелуев вчера ночью, повторенные сегодня утром. Теперь ему
— Я заметил, что вы нечасто упоминаете отца Элли. Да и она тоже.
— Фред мало значил в ее жизни.
— Он вроде работает в Европе?
— Да, в известной телекомпании. Как я поняла, он пользуется там большим успехом.
— Это вас задевает?
— Уже нет. Но я долго считала его виноватым во многом. Даже в том, в чем и не было его вины.
— Например?
— Например, в моем переходе на телевидение, хотя моя первая любовь газета.
— Но разве лидирует в информационном деле не телевидение?
— Не для дочери Робертсона. Он присвистнул.
— Того Робертсона, что удостоился двух премий Пулитцера и появился на обложке «Таймса»?
— Того самого. Отец спланировал мое будущее: университет, практика в газете и затем небольшая колонка на женской полосе, пока я не буду готова взяться за «крутые» новости.
— А ваш бывший муж? Тоже часть папиного плана?
— Отнюдь. Иногда мне кажется, что поэтому-то я и вышла замуж за Фреда. Отец считал, что телеобозреватели немногим лучше актеров, зачитывающих тексты.
— Проклятое наследование семейной профессии. По себе знаю.
Выражение ее лица смягчилось.
— Ваш отец, должно быть, жутко расстроился, когда вы посвятили себя медицине, а не угледобыче.
— Так оно и было примерно. Почувствовав, что ему не по себе, Надя опустила глаза.
— Я часто говорю себе, что отец гордился бы мною, узнав, что я издатель «Пресс». Ну разумеется, в те дни, когда все идет как задумано.
Ален припомнил выражение глаз отца в их последнюю встречу. Ему не хватило бы и нескольких жизней на совершение чего-то такого, чем мог бы гордиться отец.
Не в силах усидеть на месте, Ален встал и потянулся. Удивившись, Надя тоже поднялась со стула.
— Я вас вполне понимаю. У вас был долгий и трудный день.
Обрамляющие его рот линии обозначились резче.
— Это надо понимать как намек, что пора прощаться?
Надю удивило ощущение разочарования, словно оказались обманутыми ее надежды на еще один поцелуй.
— Я принесу ваше пальто.
— Не беспокойтесь, я знаю, где оно. — Ален приблизился к ней с таким решительным выражением лица, что у нее перехватило дыхание.
Он взял ее руки и положил их себе на плечи, потом обнял за шею.
— Спасибо за полуночную кормежку, — хрипло произнес он.
— Не за что. — Надя жаждала его поцелуя, а он не спешил.
— Значит ли это, что я и дальше могу заходить к вам?
— Разве что со своей провизией — мне вас не прокормить.
Пальцы Алена перебирали завитки ее волос, нежно касались кожи, вызывая у нее легкую дрожь. Ей так хотелось прижаться к нему, прильнуть к его губам.