Немезида
Шрифт:
— Дети, — говорит Тарик Саю. — Покажите нам детей.
Сепора ахает.
— Нет, прошу не надо. Не хочу видеть никаких детей.
Но Тарик уже ведет ее через комнату за Саем туда, где на койке лежит без одеяла маленькая девочка. Ее темные волосы влажные от пота, а под глазами темные круги.
— Мы собираемся ввести спекторий, — мягко говорит Сай. — Скоро ты почувствуешь себя лучше, дитя.
Он жестом подзывает одного из младших Целителей.
— Нагрейте спекторий и введите ей, — он поворачивается к Тарику и Сепоре. — Я предлагаю прийти вам снова через два дня. Мы не сможем удержать ее, настолько
— А если бы не было спектория, Сай? — спрашивает Тарик, ненавидя себя за это. Жестоко с его стороны так поступать, особенно после того, что Сепора уже сделала, чтобы помочь Теории. Но если Сепора знает, где можно найти больше спектория, и все еще отказывается поделиться этим знанием, она должна в полной мере осознать последствия того, что значит укрывать от них этот элемент. Она должна знать, что сокрытие спектория означает допущение смерти, а смерть не делает различий. — Или если бы спекторий успел истощиться до синего, своей последней стадии и заключительного этапа?
Выражение лица Сая становится мрачным.
— Мы можем использовать только спекторий пурпурного цвета, или белого, что было бы лучше, если бы он был доступен. Синий почти ничего не дает, а только продлевает страдания. Но если его вообще не будет, то…, - он качает головой.
Сепора обхватывает себя руками и смотрит на полуживого ребенка на лежанке. В этот момент Сай дружелюбно ей улыбается, и в этой улыбке больше мудрости, чем возможно иметь в тринадцать лет.
— Храбрость может проявляться по-разному, барышня. Вы сами были очень храброй, прыгнув с моста Хэлф-Бридж. Но иногда при виде умирающего ребенка мы все становимся трусами. И, возможно, так и должно быть.
С этими словами Сай прощается.
33. СЕПОРА
К тому моменту, когда мы добираемся до самой высокой пирамиды, на нас опускается ночь, и солнце исчезает за горизонтом, словно погружается в реку Нефари. По дороге ко входу в огромное строение я непроизвольно протягиваю руку и касаюсь стены из спектория, которая светится пурпурным в свете бледно-лилового вечера. Я никогда прежде не видела ничего столь огромного, построенного из спектория; неудивительно, что отец заставлял меня усердно работать день и ночь. Пирамида должна была быть построена за короткий период; то, как она все еще пылает пурпуром, означает, что спекторий был создан всего несколько месяцев назад.
— У вас здесь достаточно спектория, чтобы вылечить всю Теорию, — довольно раздраженно говорю я Тарику. — Зачем хранить памятники мертвым, когда живым спекторий нужен больше?
Он подносит факел ближе к моему лицу. Я делаю шаг назад, но не потому, что боюсь, что он обожжет меня огнём, а потому что боюсь, что меня обожжет его близость. Каждый раз, когда он касается меня, я чувствую себя так, словно таю на месте. Когда он кладет руку мне на спину, чтобы направить в нужную сторону. Когда хватает за руку, чтобы подчеркнуть свои слова. Когда наши руки касаются в ограниченном пространстве базара. Клянусь Серубелем, я столько не краснела за всю свою жизнь.
Кажется, он испытывает небольшое удовлетворение из того факта, что я отступаю.
— Это не просто памятники мертвым, — говорит он, веселясь. —
Я не уверена, стоит ли мне обижаться на такое заявление. Теорианцы, в конце концов, считают, что они единственные среди пяти королевств, кто размышляет над «сутью вещей». Тем не менее, мне любопытно.
— И что же это для вас? Захватывающая работа или скука?
Он пожимает плечами.
— Всё зависит от того, что это.
Он устанавливает факел возле стены, выкопав под него ямку, чтобы факел стоял прямо, а позже его снова можно было взять. Я следую за ним по длинному светящемуся пурпуровым светом коридору. Кажется, что мы оба сливаемся со стенами и мне приходится сосредотачиваться на мускулистом силуэте впереди, чтобы не потерять его из виду. Он протягивает руку и ведет ею вдоль стены, словно мы находимся в темноте, а на ярком свете.
— Что вы ищете? — спрашиваю я.
— Где-то здесь должен быть маленький рычаг. Ага, — его рука исчезает в стене, а когда снова появляется, стена возле меня начинает скользить направо. Отвратительный звук трения камня о камень наполняет воздух, и даже в насыщенном свете я вижу, как Тарик мне усмехается. — В Серубеле нет ничего подобного?
Я поднимаю бровь.
— Конечно, нет. Мы благоразумны. Мы хороним наших мертвецов и готово.
Он фыркает.
— В нашем обществе есть множество вещей, о которых вы не знаете, и боюсь, что, когда узнаете о них, вам придется найти другое применение вашему милому маленькому носику, кроме как всё время его морщить.
— Так просветите меня, Ваше Величество Тарик.
Он смеётся.
— Я весь день пытаюсь заставить вас называть меня Тарик, и все время, когда вы это делаете, вам удается меня дразнить. Не плохо, — он протягивает мне руку, но я не хочу её брать. Должно быть он это замечает, потому что указывает головой наверх. — Нам нужно будет долго подниматься по лестницам и последнее, что я хочу, чтобы вы упали. Возьмите мою руку для страховки. Прошу вас.
— Куда мы идем? — я не могу представить, что где-то есть ещё больше ступенек, чем в Лицее. На самом деле, до дефицита спектория, теорианцы работали над созданием приводимых в движение спекторием передвижных ящиков, которые могли доставить их на любой этаж.
— Я собираюсь показать вам, — говорит он, делая первый шаг по узкой лестнице, — самый захватывающий вид на Аньяр. Итак, если бы вы могли придержать свои вопросы до тех пор, пока мы не доберемся до верха…
Я хватаю его за руку и начинаю подниматься, игнорируя тепло, которое струиться по моей руке. Его смех сопровождает нас, пока мы поднимаемся всё выше и выше, и выше. Даже восхождения по лестницам и веревочным мостам дома, не могли подготовить меня к такому крутому подъему. Мои бедра и икры горят, и в этот раз это не имеет никакого отношения к королю Соколу.