Немилая жена
Шрифт:
На другой день, после обеда, приехали к нам дом глядеть. Осмотрели все, понравилось им наше хозяйство, и стал Егор с матушкой дело кончать. Уговорились насчет приданного, и когда рукобитью быть и когда – свадьбе; и стали мы моего нареченного тестя с тещей чаем угощать.
Угостились как следует, распрощались с нами и поехали домой.
Рукобитью быть уговорились в первое воскресенье. Наступило воскресенье; пришел к нам в этот день крестный мой да приехал из другой деревни материн брат двоюродный; стали они лошадей лентами убирать да к телеге пристяжь прилаживать.
Как ударили по рукам-то да завыла невеста-то – грустно мне как-то стало. Сижу это я да думаю, как я гулял прошлое лето, как, веселился, и говорю сам себе:
"Прощай, холостая жизнь, расстаюсь я с тобой навсегда,- отгулял я на вольной волюшке, напотешил сердце молодецкое … "
И заныло мое сердце,- кажись, рад я заплакать был, только стыдно …
И насупился я, гляжу по сторонам; вижу – сидят за столом все с веселыми лицами, говорят, посмеиваются,ґ и досадно мне на них стало. "Ишь, – думаю, – весело им тут, а мне-то каково! Может быть, с этого дня я себе и радости не увижу, а они веселятся … "
Вышла из чулана невеста и подошла к столу; налили нам с ней по рюмке водки, выпили мы, подсластили, и села невеста со мной рядом.
Взглянул я на нее раз, взглянул другой – И показалась мне моя невеста много хуже, чем в первый раз: старообразная такая, темнокожая, грудь тощая. "Вот так краля! " ґ подумал я. Однако через минуту успокоил я себя. "Это оттого,- говорю я себе,- она мне такая кажется, что выла сейчас она, да и платок-то этот не к лицу ей, – вот она старше и показывается.
И мало-помалу разогнал я грусть, заговорил с невестой, стал смеяться с ней, а к концу беседы и совсем развеселился,- все позабыл. Когда поехали домой, невеста пошла провожать меня. На прощанье стали целоваться мы, и она меня так поцеловала, что у меня кровь закипела. "Должно, полюбился я ей", – подумал я.
Дня через три после рукобитья поехал с гостинцами я к невесте, а в другое воскресенье наша свадьба была назначена.
В хлопотах-то да в суетах и не заметил я, как день свадьбы подошел. Нарядился я утром в этот день и сижу в уголке – ожидаю, когда поезд справится, гляжу я на родных, что вокруг меня суетятся, и вдруг опять такая-то тоска меня взяла, грустно мне, тошно стало, не глядел бы на белый свет.
Насилу-то, насилу я дождался, когда за невестой ехать справились.
Поехали за невестой. Угостили там поезжан наших, потом посадили невесту со мной рядом в телегу и повезли нас венчать. Подкатили к церкви, стали нас с телеги ссаживать и в церковь повели.
Ввели пас в церковь, раскрыли невесту и поставили со мной рядом на холстинку. Взглянул я на невесту сбоку,ґ и дрожь меня проняла, хуже, чем в рукобитье, показалась мне невеста; стояла она без платка, лицо сморщила, шея в рубцах, от золотухи, что ли …
Пришел поп, начал венчать нас, стал читать он:
– Обручается раба божия Феодосия рабу божию Павлу. Слышу я слова эти и думаю: "Что я делаю? Кого
Очнулся я только тогда, когда услыхал над своим ухом: "Поцелуйтесь› … Ткнулся я своими губами в Федосьины губы, и повел нас дружка из церкви. И посадили нас на телегу, и поехали мы домой.
Приехали мы домой, повели нас обедать в горенку, стали к нам родные подходить, с законным браком поздравлять да любви да счастья желать. Благодарю я их за пожелания, а сам думаю: "Ну, уж едва ли это сбудется … Потому, сразу мне жена не по сердцу пришлась.
3а обедом стали нам вино подносить; навалился я на вино и напился допьяна. На другой день тоже с утра пьян напился, на третий тоже, и так вся свадьба прошла как в тумане. Не помню я, что я делал и что говорил.
Отошла свадьба, перегостились мы с новой родней и стали за дела приниматься. Скинула моя Федосья праздничный наряд, надела будничную справу и стала еще хуже. Стали до меня слухи доходить, что по деревне мою жену не хвалят, дивятся, говорят мне: на что я польстился, что такую взял, словно, говорят, ему лучше невест не было.
Услыхал я это, и заскребло у меня на сердце, и возненавидел я жену.
Стал я с женой обходиться не так, как нужно; нападать я на нее не нападал, и насмехаться мне над ней духу не хватало, а просто холоден я был к ней: ни ласки показать не хотел я, ни пошутить, ни посмеяться, а говорил я с ней только о деле, а больше ни о чем.
Зато на улице я был совсем другой. Выйду, бывало, в праздник и прямо к хороводу. Войду в круг и затяну песню, песню за песней весь вечер прокричу, бывало; а то пляску заведу, на гармонике заиграю, народу соберу – индо улица ломится. Всех развеселю, только мне не легче от этого. Разгуляюсь – словно ничего, весело, а вспомню, отчего я так веселюся-то – опять сердце защемит.
Так прошла вся осень. В филипповки не стал я на улицу ходить, – стало мне еще тоскливее. Стал я молчаливый такой да угрюмый: говорить ни с кем не хочется, хочется уйти куда-нибудь подальше. Порой и уходил я,- уйду в сарай или к овину, забьюсь в уголышек да так и просижу часа два, а то и больше.
И все это время я вздыхаю и на судьбу жалуюсь. "Господи,- думаю, – за что ты меня наказал, что с такой женой па целый век связал? Чем я так согрешил пред тобою? И час от часу, день ото дня все противнее и противнее моя Федосья кажется, – стало мне на нее и глядеть тошно.
Мясоедом у нас несколько свадеб сыграли: двух девок отдали да одного парня женили. Парня женили из бедной семьи и некрасивого, а молодую взяли – так глядеть любо: высокая, грудастая, из лица кровь с молоком; первый раз на улицу вышла, так все диву дались – что поговористая, что песельница, куда моей Федосье до ней: как земле до неба, так и ей до этой молодухи. И взяла меня зависть к этому парню, что такую жену себе привел. Стал я подумывать, как бы мне ухитриться у него жену отбить.
"Отобью, – думаю я,- у него бабу, напотешусь с ней, а там все равно … все равно, не радость меня с моей женой впереди ожидает".