Немного чьих-то чувств

Вудхаус Пелам Гренвилл

Итак, я не сказал ничего и оставил несчастного.

В чемпионатах клуба обычно мало участников. На сей раз их было четверо. Харольд легко победил Руперта Уотчета; Сидни, вернувшийся вечером, – Джорджа Бантинга. После полудня предстоял финал, Пикеринг против Макмердо.

Утро Эгнес провела с женихом, потом они закусили, потом ей нужно было съездить в город. Напоследок она дала ему совет.

– Главное, – сказала она, когда он провожал ее к машине, – не терять спокойствия. Забудь, что это

финал, играй как обычно, и ты из него сделаешь котлету. Это я гарантирую.

– Ты хорошо знаешь, как он играет?

– Неплохо. Мы играли три раза в день, когда думали пожениться.

– Пожениться?

– Да. Разве я не рассказывала? Мы, можно сказать, уже подошли к алтарю, препятствий в поле зрения не было, но тут он взял клюшку № 3, хотя я велела взять № 4. Ну, я не смолчала. «В жизни, – сказала я, – не выйду за человека, который берет не ту клюшку. Всего хорошего, Сидни». Он заскрежетал зубами, выкатил глаза… Ка-ак я посмеюсь, когда сообщу этому верзиле…

– Верзиле?

– Да.

– Он высокий?

– И широкий. Мог бы убить быка одним ударом, но он их очень любит.

– Понятно, – сказал Харольд. – Поня-ятно…

Он впал в задумчивость, но очнулся от зычного крика:

– Эй, Сидни!

Тот, к кому она обращалась, находился сзади. Харольд обернулся и увидел чрезвычайно крупного субъекта, который хмуро глядел на Эгнес Флек.

– Познакомься с мистером Пикерингом, – продолжала она. – Сегодня ты с ним играешь. Мистер Макмердо. Мистер Пикеринг, мой жених. Ну, пока. Спешу.

Она горячо обняла Харольда, машина уехала, а мужчины остались один на один, как в фильме, где единственный закон – сила.

Сидни Макмердо пристально смотрел на Харольда. В глазах его мерцал неприятный огонь. Руки величиной с крупный окорок сжимались и разжимались, словно готовясь к какому-то делу.

– Она сказала «жених»? – хрипло спросил он.

– Да, знаете ли, – отвечал Харольд с беспечностью, которая стоила ему дорого. – Сказала…

– Вы обручились с Эгнес?

– Да как-то, вроде бы…

– Та-ак, – сказал Сидни, глядя еще пристальней.

Харольд задрожал, и мы его не осудим. Издатели – тонкий, чувствительный народ. Взгляните на Голланца. Взгляните на Хэмиша Хамилтона. Взгляните на Чепмена с Холлом, на Хейнемана, на Дженкинса. Даже в веселые минуты Сидни выглядел грозно. Статус его и вид доказывали, что он достоин своих предков-горилл. Слабых и нервных людей обычно предупреждали перед встречей. Харольд подумал, что дядя, который хочет видеть вот это у одра болезни – большой чудак. Однако беседу он продолжал как можно приветливей.

– Какая погода! – заметил он.

– Ы-ыр-р, – отвечал Сидни.

– Вашему дяде лучше?

– При чем тут дядя! Вы сейчас заняты?

– Нет.

– Это хорошо, – сказал Сидни. – Я хочу свернуть вам шею.

Они помолчали. Харольд сделал шаг назад. Сидни сделал шаг вперед.

Харольд сделал еще один шаг, равно как и Сидни. Харольд отскочил в сторону. Отскочил и Сидни. Если бы он не издавал звуков, наводящих на мысль о том, что неопытный испанец учится щелкать кастаньетами, можно было бы подумать, что они собираются исполнить красивый старинный танец.

– Или, скорее, – уточнил Сидни, – разорвать вас на части.

– Почему? – спросил Харольд, склонный к дотошности.

– Сами знаете, – отвечал Сидни, двигаясь к востоку, тогда как его визави двигался к западу. – Потому что вы крадете чужих невест, как последняя змея.

Харольд кое-что знал о змеях и мог бы поспорить, но не получил такой возможности. Его собеседник протянул вперед руку, и спасти шею удалось, очень быстро втянув ее в плечи.

– Минуточку, – сказал он.

Я говорил, что издатели нервны. Кроме того, они умны. Ходдер и Стаффтон не нашли бы лучшего хода.

– Вы хотите разорвать меня на части?

– И поплясать на них.

Харольду было нелегко усмехнуться, нижняя челюсть дрожала, но он это сделал.

– Ясно, – сказал он. – Тогда победа вам обеспечена. Играть не надо… Очень хитро, Макмердо, очень хитро. Хотя и не совсем прилично.

Сидни покраснел. Руки его упали. Он растерянно жевал губу.

– Об этом я не подумал, – признался он.

– А люди подумают, – заметил Харольд.

– Понимаю… Значит, отложим?

– Да, как-нибудь выберем время…

– Нет, сразу после матча. Ждать недолго.

Именно в эту минуту я подошел к ним. Тогда я часто бывал судьей в финальном матче.

– Готовы? – спросил я.

– Мягко сказано, – отвечал Сидни. – Рвемся в бой.

Харольд промолчал, только облизнул губы.

Мои друзья (продолжал Старейшина) по своей доброте говорят иногда, что я бесподобно описываю матч со всеми деталями, от первой лунки до последней, показывая, как фортуна клонится то туда, то сюда, пока не увенчает лаврами потный лоб победителя. Хотелось бы сделать это и сейчас; но, как ни жаль, материал не дает такой возможности. С самого начала схватка была до безнадежности односторонней.

Я сразу подметил, что Харольд – не в лучшей форме, но приписал это естественному волнению. Даже когда он прошляпил две первые лунки, я верил, что он соберется и покажет класс.

Тогда я не знал, какие чувства его терзали. Он рассказал мне об этом спустя несколько лет. Меня удивляло, что он играет с безупречной деликатностью. В подобных ситуациях самые милые люди нет-нет да и сорвутся, но он ни на секунду не терял учтивости. Могло показаться, что он заискивает перед Макмердо.

Однако все было напрасно. Три раза мрачный соперник отверг сигарету и без должного пыла принял слова о том, что проиграть самому Сидни – уже большая честь, а смотреть на его игру – истинное наслаждение.