Немного не в фокусе : стихи, 1921-1983

Берберова Нина Николаевна

«Маляр в окне свистал и пел…»

Маляр в окне свистал и пел Миньону и Кармен. Апрельский луч казался бел Вдоль выбеленных стен. Внизу одни на дне двора Растения в горшках Большие листья-веера Склоняли в пыль и прах. Мне скоро двор заменит наш Леса и города, Мне этот меловой пейзаж Дарован навсегда, Как лодка — бедному веслу, Как гению — толпа, Как нагруженному ослу Гористая тропа. 1926

«Сложить

у ног твоих весь этот страшный мир…»

Сложить у ног твоих весь этот страшный мир, Где уличный певец со шляпой нас обходит, Где ангелы в платах, изношенных до дыр, Под траурным дождем по тротуарам бродят. Сложить у ног твоих на городских камнях Закон законов всех и тайну мирозданья, Весь этот дикий мир в искусственных огнях, Где мы живем с тобой, шепча свои желанья. На свете я одна и нет меня другой, На свете ты один и нет тебя другого, И в нас одна любовь, о друг мой дорогой, До смерти, до конца. И после смерти снова. 1926

7 августа 1921 года

Я помню день тому пять лет назад. Над летним Петербургом дождь и ветер. Таврический, глухой я помню сад И улицы в передвечернем свете. На одеяле первые цветы, Покой и хлад в полузакрытом взоре, И женщины увядшие черты, Растерянной от бедности и горя. Я помню день, унылый, долгий день, В передней — плач, на лестнице — смятенье, И надо всем — нездешней жизни тень, Как смертный след, исполненный значенья. И я сама, тому всего пять лет, Стояла там, и видела обоев Рисунок пестрый, и в окошке след Дня, уходившего, не успокоив. Пять лет тому! Куда ушли года Невозвратимой юности и жара? Спроси: куда течет весной вода? Спроси: где искры горнего пожара? 1926

Гитара

В передвечерний час, В тумане улиц старых Порой плывет на нас Забытый звон гитары. Или открыли дверь Оттуда, где танцуют? Или в окне теперь Красавицу целуют? Над этой мостовой Она звенит, как прежде, Старинною тоской По счастью и надежде. Ее поет другой Теперь в часы заката, Она осталась той, Какой была когда-то. А ты? Прошли года Речной волны быстрее, Ты любишь, как всегда, Ты стал еще вернее, Ты стал еще нежней, Чем в первые свиданья, Твой жар мучительней, Мучительней признанья. 1926

«Мне этот вечер слишком ясен…»

Мне этот вечер слишком ясен, Мне этот ветер слишком тих, И только горизонт прекрасен: Он — грань далеких вод живых. Как шов, соединивший ткани, Он слишком вечен, слишком прям, Он — часть вселенских очертаний, Которых не расчислить нам. Такою же прямой чертою Соединен твой светлый взор С

взошедшей на воды луною И со звездой над кряжем гор. И, может быть, мы не узнали Еще, как непреложно тут С земли восходят вертикали И к тем высотам нас ведут. Канн, 1927

«Без женской нежности, друзья, как жить?..»

Без женской нежности, друзья, как жить? Без женской прелести кого любить? Глазами бедными кому сиять? Руками слабыми кого искать? Глядит с большого темного холста Навеки данная тебе мечта, Она к тебе из незабытых книг Высоколобый свой подъемлет лик. Ее Лаурой, Юлией зови, Или Еленою, но без любви Ты жить не можешь. Всем нам снится сон, Никто любовию не обойден. 1927

Восьмистишия

1. «В этот день был такой небывало протяжный закат…»

В этот день был такой небывало протяжный закат, В красном небе чернели дома и пустынный наш сад. В эту ночь от бесчисленных звезд было сердцу невмочь, И раскрыли мы окна в широкую, жаркую ночь. А наутро прохладу морей легкий ветер пронес, Стало слишком пестро от расцветших глициний и роз. И в тот вечер ушел я, и думал о нашей судьбе, О любви своей думал, опять — о себе и тебе.

2. «Спроси, и я отвечу…»

Спроси, и я отвечу Неомраченным “да”. Назначь — тебя я встречу, И я приду туда, Где в камни бьется ливень, Где улиц дым и смрад, И скажешь ты: “Как дивен С тобою этот сад!”

3. «У милых, нежных сомкнутых колен…»

У милых, нежных сомкнутых колен, В пустынном, молчаливом старом доме, Укрыть лицо в твои ладони, Благодарить за долгий плен. Останови часы, и ветер станет в трубах, И в тучах остановится звезда. Приблизь сияющие губы, Сдержи летящие года.

4. «Не надо этой скромности…»

Не надо этой скромности, Но как же сметь сказать? В непреходящей радости Мне суждено дышать, В неутоленной младости Мне суждено прожить, И в беззаконной вольности И выбрать, и любить.

5. «От счастья я могу устать…»

От счастья я могу устать И пожелать тоски и муки. Мне хочется порою сжать Твои бледнеющие руки, И думать над судьбой своей, Что так, в безвестности, сумела Сквозь жизнь, положенную ей, Достичь последнего предела.

6. «За гордость давнюю, за одинокий сон…»

За гордость давнюю, за одинокий сон, Мне отомщение: я навсегда влюблен. За эту тайну тайн, открывшуюся мне, Мне отомщение: я навсегда в огне. И так бессмысленно о будущем гадать: Я все равно, пойми, не в силах проиграть, Мне все равно, пойми, со мной ты или нет: Я слышу трубный звук, я вижу вечный свет. 1927