Немного плохие

Ибраева Ф.

Класс тяжело переживал гибель медалиста. Лучшего ученика не приняли в университет. Где справедливость?! Ан нету её в мире. Более других старательных и целеустремленных выпускников, медалиста и просто отличницу, тупоголовые взрослые в социальный лифт не пустили. Всем составом явились на поминки. Дед медалиста умолял ребят не расставаться с жизнью ни при каких, мрачных на их взгляд, обстоятельствах. Родители твердили: высшее образование – не главная ценность в жизни. Поздно. Они учились в специализированном классе, их приручили чертить проект жизни линейно: из школы в университет, оттуда на самый

верх. Отступиться от вертевшегося в голове сценария – несмываемый позор, несостоятельность, клеймо неудачника.

Просто отличницу и спортсменку звали Шахидой. Шахида зализывала рану три месяца, пока мать не сказала открытым текстом, ты девочка большая в нахлебницах ходить, запишись на курсы, только «за», оплатим, опосля подыщем работу; не хочешь работать – замуж иди, детей рожай, муж пусть содержит; не сиди и не ной, одним словом. Девушка выбрала курсы и работу. Не следователем, как мечталось, но тоже на поприще правосудия – делопроизводителем в адвокатской конторе. Девушка, за плечами которой была школа с усиленной программой по математике, с лёту разобралась, правовые документы – набор клише с небольшой вариацией вводных данных. Она легко составляла заявления и ходатайства за адвокатов. Готовый защитник, хвалили Шахиду сотрудники. Говаривали часто, раз академия не по зубам, отучись в юридическом колледже, организуем поступление туда, с дипломом колледжа помощником адвоката назначим.

От них Молоденькая узнала про блатное и телефонное разделы права, от которых зависят досудебные соглашения; о роли гонораров в судебном процессе; о том, как влиять на показания свидетелей, искать компромат на них. Девушка справлялась с заданиями, была в шоколаде, задаривали удовлетворённые клиенты. Врут, что шоколад повышает уровень эндорфинов. Не провоцирует он гормоны радости, она только щёчки наела. Горький шоколад, ела девушка исключительно горький, не справился с обидой максималистки на систему высшего образования.

В один из обеденных перерывов Молоденькая сидела недалеко от конторы, прикрыв глаза, подставив лицо солнечному теплу. Весна, приятный ветерок, в то время как в бетонном здании, где располагался адвокатский офис, круглый год промозглая сырость. На скамью подсела женщина средних лет.

– Вы сюда? – Заговорила женщина с Шахидой. Женщина явно искала сочувствие, чтобы поделиться тем, что пёрло наружу. – Я издалека.

Шахида открыла глаза, взглянула на незнакомку. Открытый лоб, выбившиеся из-под небольшого платка волосы крашены. Обычная женщина в обычном, несколько нарядном, платье, наверняка, в лучшем в гардеробе. Трагедия с лица не считывается, как обычно у посетителей их заведения. Исходя из запроса, Шахида советовала, если клиент располагал к себе, а женщина расположила к себе, какого адвоката выбрать, поэтому поинтересовалась:

– Что привело сюда?

– Мужа, сына, невестку посадили в разные колонии. Можно их в одну колонию перевести? Хотя бы виделись. Мужу совсем плохо, болеет. – Без надрыва, об аресте семьи, как о рядовой банальщине, ввела в курс дела незнакомка.

– За что? – Шахида пришла в тонус. Горькие драмы разыгрывались на бумагах, проходивших через её руки, но троих из одной семьи отправить в колонию – со столь злосчастным делом она не соприкасалась доселе.

– На

молитву встали, ходили в один дом изучать Писание. Я оставалась с внуками. Всех, кто был в том доме в ту пятницу, арестовали.

Женщина не договаривает, подумала Шахида. Невестка, молодая женщина с двумя малышами, не могла совершить тяжкое противоправное деяние, за которое присуждают срок больше, чем за убийство – семь лет. Оценив просительницу ещё раз, передумала. Похоже, не врет: простодушная, первому встречному выложила крутую историю: кому четырнадцать, кому двенадцать лет колонии строгого, даже не общего, режима.

Шахида прямо на скамейке начала составлять заявление. Поразмыслив, решила, лучше, если оно будет рукописным, не отпечатанным. Продуктивнее всего обратиться с ним к омбудсмену по правам человека. В офисе оперативно уточнила расписание омбудсмена, как проехать в Центр по правам человека. Благословила, как могла, женщину в путь.

Почему большие сроки, изумится она вслух, когда просительница уйдёт. И амнистии не подлежат, просветят адвокаты. За молитвы и пост, за строгую одежду посадили надолго, громко возмутится девушка. Запрещённую литературу нашли, возможно, что-нибудь опаснее брошюр, возразят юристы. И вообще, нельзя собираться в домах для коллективной молитвы, мечеть для чего, пояснят они. Забыла, большевики с домашних ячеек начинали, отреагирует мать. И с маёвок, добавит отец, и до чего дошли? Вдруг и у них получится, задаст она вопрос отцу. Вряд ли, хотя почему нет, уклонится от ответа мужчина.

Хорошо знать историю. Она мало предсказуема, однако с завидным постоянством повторяется.

Вторник, последующие, не меньше месяца, дни прошли по накатанной колее, в суете. Молоденькая ушла в небытие до случайной встречи Леры с Давроном, вошли в один вагон метро. Поезд мчался, ветер завывал в туннеле, мешал говорить. Держась на поручни, они разговаривали во время остановок. Сидящие не могли их расслышать. Разговор свернул на тему без обмена приветствиями: «как дела, что нового», и т.д.

– Под наркотой были? – Лера спросила про «них». В морг, где работал Даврон, доставили не только Молоденькую, но и её соратников.

К самоподрыву привыкнуть нельзя. Нормальный человек не взорвет себя, тем более, женщина.

– Не похоже. Даже не пьют, – осёкся Даврон, – не пили. Не курили. Вели здоровый образ жизни. – Объяснил, почему пришёл к такому выводу. – Свежие лица, легкие чистые. На наркоту анализы взяли. Я не видел результатов, мне не показывают. По визуальному осмотру вряд ли наркоманка.

– Не верю. Как можно подорваться на пару с подругой? Японские камикадзе – мужчины! Перед вылетом саке выпивали, хотя годами готовились.

– Наших тоже готовили. Не думаю, что годами. Скороспелки. Гадать не буду. Без транквилизаторов не обошлось, почти уверен.

– Кокнар?

О других транквилизаторах Лера была не осведомлена. С кокнаром она «познакомилась» у Бердиевых в возрасте пяти лет. Нилюфар не говорила по-русски. Её через два года отправят в русскую школу, она была ближе к дому. Лера не знала другого языка, кроме русского. Девчушки прекрасно понимали друг дружку и кукол. Повзрослев, со смехом спрашивали себя: как?