Немного скандала
Шрифт:
Ее тонкие пальчики перебирали его волосы, когда он коснулся губами возвышения ее груди.
– А что они на самом деле получали?
– Не то, что я хочу подарить вам, – почтительно ответил он, целуя чудеснейший розовый сосок.
Возможно, последствия ее безумного поступка позже станут ее кошмаром. Но сейчас это было ей безразлично.
Поражена, смущена, ослеплена… какое слово подходит лучше? Она понимала только, что лежащий на ней мужчина сейчас ласкает ее сосок медленными, рассчитанными движениями языка и из ее горла вырываются
Это рай. Может быть, она под действием какого-то любовного дурмана? Эмилия не знала, да и не все ли равно? Может быть, если бы не откровенные письма Анны, она не вела бы себя так несдержанно. Но никто ведь не предупредил, что женщины могут так же сгорать от страстного желания, как и мужчины.
Неужели это дурно, если любишь?
Как раз напротив. Ей было очень, очень хорошо.
Его волосы были теплы под ее пальцами, мягкие – выразительный контраст с напряжением, что свело его тело. Эти волосы были как шелк, и она играла ими, чувствуя, как волнуется ее тело от дразнящих мужских ласк. Поразительно, какими яркими и темными кажутся его волосы на фоне ее бледной кожи!
Круговые движения языка обладали магической силой – ей просто не верилось. Она застонала.
Другая рука принялась ласкать вторую грудь, искусные пальцы, в свою очередь, тоже творили что-то чудесное.
Ей казалось – она сейчас растает.
– Вы такая вкусная. Соленая и сладкая одновременно. – Его губы дразнили, терзали, а шепот дрожью отдаивался во всем теле.
– Я тоже хочу сделать вам приятное, – сумела она прошептать, хотя вряд ли понимала, что говорит.
Алекс поднял голову. Его торжествующая улыбка была исполнена сладостного греха.
– Вы делаете мне очень приятно. Неужели вы не чувствуете?
Она не заблуждалась относительно силы его желания – разумеется, нельзя было не почувствовать этот тугой комок плоти под тканью бриджей. Эмилия покраснела. Или этот жар заливал все ее тело?
– Почему вы не разденетесь до конца?
– Стараюсь не шокировать вашу девическую стыдливость.
Ее рассмешил этот дразнящий тон. Чувство поразительной близости, соединения рук и губ и волновало, и странным образом успокаивало ее.
– Шокировать меня? Но ведь вам все равно придется, не так ли? Видите, я много знаю.
– Эмилия, мне нельзя забрать вашу девственность.
Что, черт возьми, это значило? Озадаченная, она взглянула в его темные глаза, в которых ясно читала желание.
Очевидно, ее удивление было написано на лице, потому что он стал объяснять:
– Я могу доставить вам удовольствие – мы оба можем порадовать друг друга. Но я не войду в вас.
Казалось, это отрицает основную идею о том, как заниматься любовью. Но если уж он здесь, в ее спальне, в ее постели, она хотела получить все.
Потому что она любила его и хотела испить любовь до дна.
– Я уже разделась и легла с вами
– Если я доведу вас до конца, у вас не будет выбора. Страсть опьяняет, Эмилия. Не хочу, чтобы утром вы проснулись и ужаснулись тому, что наделали.
– Я не пожалею.
– И нам придется пожениться.
Она возликовала. Задрожала всем телом, тесно прижимаясь обнаженной грудью к его груди. Его глаза чуть сузились.
– Удивлены, что я так сказал? А чего вы от меня ожидали? – резко заговорил он, суровея лицом. – Ах да. Недостаточно титулован. Полагаю…
Она заставила его замолчать, закрыв ладонью рот – этот по-мужски красивый, искусный рот, – и покачала головой:
– Ожидала? Я не столь расчетлива.
Его брови скептически поползли вверх.
Как сказать правильно? Сглотнув стоящий в горле ком, Эмилия прошептала:
– Я так надеялась, что вы приедете в Брукхейвен. Стоит ли говорить, как я в надежде просидела тут три ночи, засыпая в кресле в отцовском кабинете? И вы пришли. Потом вы меня поцеловали и… Что ж, я ничего не загадывала. Просто хотела с вами поговорить, но мы, кажется, обречены сделать это…
«Обречены сделать это…»
Так и есть. Голая правда, облеченная в простые слова. Повисло молчание, исполненное страстного желания и горького сомнения.
– Нет, у нас нет другого выхода, не так ли? Я и сам это понял. Значит, вы мне доверяете? – Он провел по ее щеке тыльной стороной ладони, легко, словно перышком.
– Да.
– Ваша решимость – укор моей трусости. – Его ресницы опустились. Сильные руки обвивали ее так, что вес могучего тела казался ей необременительной тяжестью, восхитительным ощущением мужского присутствия.
«Я вас люблю».
Она не успела открыть, рот, чтобы сделать признание, смело перейти и эту черту, как он вскочил и встал возле постели, быстро стаскивая с себя бриджи. Вид восставшей мужской плоти лишил ее дара речи. Теперь, когда он снова был с ней в постели, он уже не разговаривал. То, что он делал, могло показаться массированной атакой на ее чувства. Сначала медленные, жаркие поцелуи, и между поцелуями… такие неприличные ласки, когда его пальцы ласкали не только груди, но… все остальное. Свод стопы. Подъем лодыжки. Затем икры, внутренняя поверхность бедер… Легко, дразняще, чтобы искать, найти, проникнуть…
Она инстинктивно сжала бедра, но он лишь тихо рассмеялся.
– Чтобы дойти до конца, – повторил он ее собственные слова тоном наставника в науке страсти, – надо не противиться. Расслабьтесь и позвольте вас подготовить.
Но она не могла расслабиться. Она ждала, сгорая от нетерпения, сходя с ума от желания, взволнованная, странно напряженная.
– Со мной вы в безопасности.
Низкие нотки его голоса действовали умиротворяюще. Ноги обмякли, грудь вздрогнула, когда она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Бедра раздвинулись.