Немного сумасшедшая

Лорен Кристина

Он смотрел на нее, а затем отвернулся к окну позади нее.

— Так и есть, — ответил он просто. — Я не знаю, как… делать это. — он махнул на пространство между ними. — Но ты мне говоришь, между нами ничего не происходит, и я так полагаю, это просто я все не так понял. Но Нора, я чувствую что-то и я не знаю, что с этим делать. Я не совершенен.

Она поняла, что думала об этом, в каком-то смысле. Она верила, что, так как он являлся частым путешественником и хорошо образованным и всегда казался таким уверенным в своей шкуре, он знает, как делать это. Она доверила ему направлять ее,

пока он не уйдет, предполагая, что он не раз сталкивался с этим, начинал сближаться с кем-то, и затем был вынужден уйти. Она верила – несмотря на то, что он ей говорил – что где бы он не находился, там была женщина, и ужины, и страсть, и затем, в конце концов… уход.

— Ты не делал это раньше? — прошептала она.

— Нет, — утверждал он. — Почти все это для меня впервые.

Она пробежала руками по волосам и подняла их к верху в свободный хвостик на голове.

— Оу.

13 июня.

— Я еду в Китай. — его голос был едва слышим. Ее сердце застыло в ее груди, но каким-то образом ее руки продолжали двигаться, машинально делая формочки фалафели (обжаренные в масле шарики из протертых со специями плодов пута).

— Когда? — она старалась держать голос легким и заинтересованным. Вместо этого, он был взволнованным и трясущимся.

— Скоро, — это не было даже шепотом. Она была удивлена, что звук дошел до ее ушей.

— Почему? — она подняла глаза и взглянула в кухонное окно. Она не могла видеть его в отражении; он шагнул в сторону так, что она не видела его лица. Он молчал.

— Дрю?

Она не слышала его, но внезапно он оказался за ее спиной прежде, чем она могла повернуться. Он встал ближе и убрал ее волосы в сторону, позволив губам остановиться у изгиба ее уха. Его бедра расположились у нижней части ее спины, его пальцы дрожали на ее коже.

— Хочешь, чтоб я сказал ‘потому что я напуган’ или ‘я не тот парень’? Из-за этого ты думаешь, я уезжаю?

— Возможно, — призналась она, смотря на них в окне. Он навис над ней, его выражение лица было таким уязвимым, что от этого у нее заныло глубоко в груди. Она выдала самые эгоистичные слова наружу: — Ты можешь быть доктором, где угодно.

Дрю положил свои руки на ее спину, расправляя пальцы поперек ее ребер так широко, как мог, проверяя, насколько много ее он мог полностью накрыть.

Нора чувствовала себя крошечной в его руках. Она была уверена, он бы сломал всю ее.

— Я еду потому, что это то, чем я занимаюсь. Я путешествую. Я практикую медицину. — его голос не был ни защищающимся, ни извиняющимся. Он не уезжал от нее. Он уезжал, чтоб помочь другим. Она ненавидела крепкую спираль чувства обиды, что тянула в ее животе. — Нора, поговори со мной.

— Мне страшно. — призналась она. Ей было страшно быть врозь. Ей было страшно, что он не вернется назад. Ей было страшно, что он вернется, но другим.

— Я знаю.

— Тебе нет? — спросила она.

Она могла ощутить, как он пожал одним плечом за ее спиной. Без объяснимых слов, жест казался слишком небрежным. Это совсем не было той реакцией, что была у нее, и это заставило ее чувствовать себя еще более разбитой.

— Пожалуйста, не начинай

это. — она слышала мольбу в своем голосе и почти обрадовалась этому. У нее не было больше сил, если он будет трогать ее снова.

Дрю прижался губами к ее шее, и она почувствовала прохладный воздух между ними, когда он отошел, как только она начала на него облокачиваться.

— Хорошо. — его рука была последней частью его тела, которая оставила ее, когда она потеряла контакт с ее бедром.

Она закончила приготовление ужина, и впервые они сидели в тишине, глядя на свои тарелки и раскидывая по ней еду.

— Я займусь посудой, — сказал он, хотя не двинулся, чтобы встать. Она слышала вопрос в его голосе… он хотел, чтобы она осталась.

— Хорошо. — она разбила свое собственное сердце: — Спокойной ночи.

Его голос прозвучал разочарованным, но не удивленным.

— Спокойной ночи.

Глава 5.

14-15 июля.

Нора не видела его следующим вечером. Она провела его в своей комнате, не покушав, сидя на полу и стараясь не думать о нем.

Легкий звук барабанов, что звучал через улицу, отвлекал ее всю ночь. Ей не хотелось заглушать звук с помощью радио или телевизора или даже руками, сжимающими уши, но это заставляло ее грудь сжиматься, заставляло ее вспоминать его истории, его пальцы, веселый ритм его речи. Возможно, по соседству никто больше не слышал музыку из-за сверчков и шумного ветра. Может, ритм его музыки был, как и сам дом – замеченный и одобренный только ею, что-то, что должно быть внимательно услышанным или увиденным. Он был магнитом для нее: что бы он не сделал, она заметит. Это только придавало значения, что дом был его. Она всегда принадлежала ему и никогда этого не знала.

На следующий день Нора готовила. Она готовила для них – возможно по привычке, но больше из-за открытой сознательной нужды представить, что он будет в этом доме сегодня ночью, и следующей ночью, и каждую ночь после. Она наслаивала слоенное тесто на капусту, кабачок и различные виды испанского сыра. Она делала это изысканно и искренне и красочно. Она делала то, что бы они оба хотели, что-то, что сведет их вместе с уютом и остротой, новизной и фамильярностью. Она знала, ему не удастся вкусить это блюдо, если она сама не отнесет его ему, но она не чувствовала ничего, кроме неуверенности. Без особой охоты ее интересовало, будет ли она готовить для него каждый вечер вечности, даже когда он будет недоступен где-нибудь в другом месте.

Она достала блюдо из духовки, горячо бурлящее, кипящее, золотистое и красивое.

За дверью послышалось движение ног по передним ступенькам. Ему не нужно было стучаться, и он знал это; она чувствовала его на веранде. Она отложила полотенце для посуды и пошла к двери, открыв ее и впустив внутрь влажный ночной воздух и его запах.

На пороге стоял Дрю, нечёсаный и обезумевший.

— Тебе страшно, что я не тот парень? — спросил он с умоляющими глазами.

— Да.

Он двинулся к ней, а она сделала шаг назад, потрясенная тем, что она хотела от него и опасающаяся, что он готов дать это ей.