Немой свидетель

Шефер Карло

— Что такое с ним? — спросил Тойер. — Я имею в виду, он и всегда-то был… Ну ладно, я не должен этого говорить… Но теперь?

Магенройтер беспомощно развел руками:

— Несомненно, его травмировала история годичной давности, его ранение. Да и семья распадается, дети остаются с матерью. Но самым большим ударом стало для него исключение из «Клуба Львов» в Брух-зале, где его тесть довольно влиятельная фигура.

— Не надо было ходить налево и трахаться с кем попало, — скромно заметил Хафнер.

— Сейчас он проходит курс лечения, — сказал Магенройтер, —

возможно, еще немного поработает. Проявите чуточку снисходительности и милосердия. А я хочу выслушать, что вы намерены предпринять. Теперь все будет проходить через меня. Ведь в версии об обезьяне все же есть что-то неправдоподобное, даже некоторые зоологи высказывают по этому поводу сомнения?

— Ну, лично у меня сомнений нет, сорри, шеф. — Хафнер смиренно встретил горький взгляд Тойера и добавил: — Но шеф сомневается, и поэтому, естественно, сомневаюсь и я.

— Мне в самом деле некоторые детали кажутся странными, — заговорил Тойер. — Ладно, допустим, что Анатолий очень любил зверей. Однако разве может даже такой фанат мечтать, чтобы его убил дикий зверь?

— Да ведь он этого, кажется, не просто хотел, — вмешался Зенф. — Это было самое большое его желание…

— Ты забываешь, что он написал эти строчки два года назад! — Тойер повысил голос. — В детстве я хотел стать астронавтом, а подростком уже сообразил, что никакая сила не заставит меня залезть в летающую бомбу.

— Это все разговоры, — перебил его Магенройтер. — Господин Тойер, мы не можем бесконечно держать этих школьников в городе. Они хотя уже и не дети, но все равно несовершеннолетние!

Шеф группы мрачно уставился на египетский факс. Некий господин Рашид сообщал, что он всю ночь читал. Подтвердить это может молодой человек из Швейцарии по фамилии Мутценбахер. Сыщики его уже опросили; он подтвердил алиби господина Рашида, так как «обжимался» с ним до пяти утра.

— Ну вот, — вздохнул Тойер. — Коричневый пазл для слепых… Вообще ничего не понятно, ну и ладно. Мы опросим оставшихся школьников и учителя. Тогда пускай уезжают.

Зельтманн не вошел, а влетел в кабинет:

— Послушайте, господа! Вы не поверите! Представьте себе! Один из комиссаров нашего Центра учинил драку в Шветцингене! Какой скандал!

— Это кто же? — удивился Хафнер. — Я ведь тут! — И он потрогал свое левое плечо, словно желая в этом удостовериться.

— Нет-нет, не вы, а он. Тот, другой.

— Кто? — спросил Тойер и разозлился: ему не хватало еще только Зельтманна с его старческим маразмом.

— Лейдиг. Видели, как он уходил, и наш сотрудник на дверях доложил мне (ведь это его долг), что наш добрый Лейдиг — по сути, он неплохой — горько рыдал. Горько! Но прежде чем я осмыслил услышанное и почувствовал сострадание, последовал звонок из Шветцингенского пансионата для престарелых, где, кажется, его уважаемая милая матушка…

— По сравнению с которой Годзилла просто плюшевый зайчик, — пояснил Хафнер, повернувшись к Магенройтеру.

— Господин Лейдиг там задержан, так сказать,

чтобы предотвратить худшее!

Тойер знал этот пансионат, когда-то он арестовал там старца, одержимого клептоманией. Без долгих раздумий он распорядился отработать остальных школьников, их ведь немного осталось, учитель пускай подождет, а сам поехал. Магенройтер, казалось, не имел ничего против. Во всяком случае, не стрелял ему в спину. Скандал в группе не был для Тойера неожиданностью — да только кто его устроил на этот раз? Лейдиг! Просто в голове не укладывается.

Проезжая Зандхаузен, он задумался: не достал ли его Хафнер своим упрямством и бесцеремонностью? — но все же решил пока что придерживаться их единственной этической заповеди: «Теаm is team» — «Команда есть команда».

Лейдиг, дрожа, сидел в пустом гимнастическом зале пансионата на деревянной скамье (такие скамьи всю жизнь ассоциировались в сознании Тойера с ужасами школьных уроков физкультуры). Для надзора за ним приставили парня-альтернативщика — тот, пожалуй, не смог бы удержать и волнистого попугайчика.

— Я не буянил.

Гаупткомиссар еле расслышал глухой голос Лейдига.

— Он кричал и стучал кулаком по конторке администратора, — вмешался альтернативщик. — Насилие начинается с агрессивного поведения. — Мальчишка самодовольно убрал с лица зеленую прядь: за исключением этой пряди копна волос смотрелась как типичный анахронизм.

— Верно, — согласился Тойер. — Так что вали отсюда, мешок с опилками. Я тоже испытываю прилив агрессии.

Оскорбленный, но полный достоинства парень зашаркал прочь.

— Вот, — почти беззвучно произнес Лейдиг и протянул Тойеру письмо.

— «Это письмо адресовано общественности округа Рейн-Неккар. В течение двух последних лет мой сын Симон Лейдиг против моей воли держит меня в пансионате для престарелых…» — вполголоса читал Тойер. — Так она объявлена недееспособной?

Лейдиг кивнул:

— В моей частной жизни это, пожалуй, единственный храбрый поступок. Разве я не рассказывал?

Тойер отрицательно покачал головой.

— К нам пришел рассыльный с почты. Она ударила его сумочкой, когда он стал настаивать, чтобы она подписала извещение. В Восточной Пруссии, говорила она, обходятся без подписи — достаточно честного имени. Бедняге потом сделали операцию: кожаный ремень повредил ему роговицу. Тогда-то я и увидел шанс для себя.

— А что, Лейдиг — такое уважаемое имя? — вырвалось у Тойера.

— Нет, но фон Дуркхофф, вероятно, звучало внушительно.

Тойер на мгновение задумался:

— Так ты голубых кровей? Хотя бы частично?

Лейдиг вновь кивнул:

— У меня генетическая предрасположенность к гипертонии, ревматизму и аллергии на продукты питания. Я аристократ. После войны мать жила в нищете и только из-за этого вышла замуж за моего более-менее богатого отца.

— Значит, ты тоже богатый?

Лейдиг пожал плечами: