Немой
Шрифт:
Однако войдя в дом, Йонас не проронил ни слова, а лишь опустился посредине лавки, куда обычно никогда и не присаживался, оперся о нее обеими руками, так и не сняв с головы картуз. Захворал? Потерял что-нибудь? Коня покалечил?
— Да что с тобой, Йонас? На тебе вон лица нет, не удалась затея, что ли? — будто между прочим произнесла Буткене, метнув искоса на него взгляд через плечо; на самом же деле глаза ее были полны любопытства, а сердце — тревоги.
— Удалась, матушка, — серьезно ответил Йонас. — С лихвой удалась… Если б ты знала, матушка, что она за прелесть, какая умница! Именно такой невестой наверняка была и ты. А теперь такой станет Анелия
— А ты и скис, да? Небось завидуешь им? Пусть бог им помогает, детка. Нам не придется с ними тягаться. У меня было и есть что-то свое, у нее будет тоже свое…
Буткене говорила сдержанно, прикрываясь своей набожностью и якобы высказывая согласие с волей божьей; на деле же она была не на шутку раздражена: против ее воли в ней вспыхнула зависть. Всем своим существом ощутила она горечь извечного соперничества между родителями и детьми, конец которого заведомо ясен — выиграют те, кому суждено дольше прожить — дети. Чисто женская ревность, которая так неприкрыто проявляется у нас в отношениях между свекровью и снохой.
Выслушав наконец рассказ сына во всех подробностях, она не испытала и мизерной доли той радости, которую пережили, хотя бы в тот час, оба парня, — правда, каждый по-своему; тетку не радовало то, что ее любимец Казюкас берет в жены такую достойную девушку; само имя Анелия пробкой застряло у нее в горле, не желая выскочить наружу. Ни разу с языка Буткене не сорвалось «Анелия» или «Шнярвене», только — «она», и Йонас догадался, кто эта «она».
Ни Йонас, ни его матушка ничего не загадывали на будущее, не строили никаких домыслов, поскольку ничего еще толком и не завязалось.
Оказалось, Йонас как в воду глядел, предвидя перемену в отношениях между соседями.
Прошло три недели, состоялось оглашение в костеле.
Казис же только и знал, что бегал к Анелии. У него все время находились там «дела»; а уж какие, все прекрасно догадывались. Оттуда он возвращался охваченный с каждым разом все более радостным возбуждением, однако не желал делиться радостью со своей разлюбезной тетушкой, всегда бывшей для него едва ли не больше, чем матерью. Буткене только по его горящим, воспаленным глазам могла догадываться о тайных желаниях Казиса и всему умела найти оправдание.
Началась подготовка к свадьбе. Кто ж иной, как не тетка, должна была стать посаженой матерью на свадьбе Казимераса? И она готовилась к предстоящим торжествам столь самозабвенно, с такой сердечной отдачей, будто намеревалась оженить своего сына Йонукаса; ну а если быть точным, словно собиралась похоронить дорогое существо. Йонас съездил на мельницу, напеклевал пшеничной муки, намолол ячменной и натолок ржаной. Матушка напекла длинную наволочку пирогов, испекла гусей, сварила окорок, отскребла от плесени гору желтых, как воск, нежестких сыров, которые только она одна умела делать так вкусно. Посаженой матери полагалось всего один раз накормить свадебщиков, а она могла бы прокормить гостей все эти дни, хотя их ожидали всего из десятка с лишним дворов.
Ну и шуму же было! Трое евреев играли кто на чем, а четвертый — свадебный боярин, местечковый ремесленник, в перерывах крутил шарманку — «катеринку». Сельская молодежь надумала устроить молодым иллюминацию — изгородь уставили выскобленной красной и белой свеклой с горящими внутри огоньками. А девушки обвили цветочными гирляндами ворота и вход в избу. Всех до единого, даже подпасков,
И все же больше остальных разгулялся сват Йонас, будто в последний раз празднуя свое первенство: он заменял покойного батюшку, которому пришлось бы стать посаженым отцом; а значит, он и в самом деле был первым гостем. Танцевал он со всеми подряд, но сам только и ждал, когда Казис отлучится куда-нибудь от своей подруги; тут же приглашал на танец Анелию и кружил ее без устали, покуда снова не появлялся Казис. Он танцевал, говорил, шутил, а Анелия так мило, так дружески и прямодушно смеялась ему в глаза, что все парни не могли скрыть своей зависти.
Свадьба кончилась. Испарились запахи «очищенной», разошлись по домам и гости. Последними ушли те, кто жил дальше всех. Ну, а самыми последними уехали супруги Кепяле. Покуда ехали деревней и полем, оба помалкивали. Муж громко рыгал, жена тяжело вздыхала: обоих накормили особенно плотно, а значит, сыты они были по горло. Но едва свернули на большак, как у них словно сами собой развязались языки. Заговорили оба разом.
— А знаешь, мать, не по обычаю мы с тобой все-таки поступили. Какие же родители провожают свою дочь к свекрухе и свекру? Будто мы не собираемся вскоре праздновать их возвращение.
— Вот дождемся, как положено, через недельку молодых, тогда и отметим. Хотя бы узнаем, что Анелюте там не будет плохо, а больше нам ничего и не нужно.
— Твоя правда, по всему видать, Казимерас будет любить ее без памяти. Брат его нрава спокойного и непьющий. Интересно, каков второй, что из армии должен вернуться. А родители и впрямь на ладан дышат, недолго протянут. Свекровь не будет допекать, она уже и с постели не в силах голос подать.
— Слава богу, только бы все хорошо вышло! Однако далековато… Я уж и соскучиться успела по Анеличке, не видя ее поблизости… Глаз с нее столько лет не спускала, точно ужиха со своих яиц в гнезде… — И Кепялене жалобно заплакала, правда, не горючими слезами.
Вслед за женой захлюпал носом и Кепяле, и у него защекотало в носу от жалости.
— Да уж, скучно будет, что и говорить. Только бы поскорее вернулся из армии тот, второй, — мы бы его живо в примаки отдали, а тот брат, что дома, мог бы выплатить причитающуюся молодоженам долю, и мы бы тогда приняли их обоих к себе. Они прикупили бы земли, и мы снова собрались бы в кучу.
Кепялене, повернувшись к говорящему, вся обратилась в слух; по душе ей были эти слова, будто муж вынул их из тайников ее сердца. И оба они успокоились.
Диверсант. Дилогия
Фантастика:
альтернативная история
рейтинг книги
