Ненаписанные воспоминания. Наш маленький Париж

Лихоносов Виктор Иванович

— Воротись,— сказал,— кайся, без бога душа не может жить ни минуты. А если уж хочется сбыть нечестное добро, поставь на те деньги уборную на людном месте.

— Вон на Новом рынке поставь!

— Засмеют люди.

— Еще свечкой в церкви помянут. Добро сделаешь. Пока это наша городская управа спохватится! Авось простит тебя бог. Марию Магдалину ж простил.

— Схожу теперь пешком в Киевскую лавру, а доживу — и в Ерусалим пойду к гробу господню...

Терешка хмыкнул, как

бы пожалел молодость, ее красоту, годившуюся еще для земной жизни. Видно, сильно напугал ее юродивый отец. Он пробормотал что-то и полез на свое место.

— Еще так сказал: «Куда зрят очи сердца твоего? Молись. Как чувствуешь, так и говори». Вот так и говорю с вами.

— Все мы молимся, когда нам плохо. А уборную ты поставь, поставь... Для людей же...

— И еще,— хотела она закончить разговор запавшим в ее душу,— еще так сказал: «Читай Евангелие, и если возьмешь одну сотую святого золота, то слава богу».

Она перекрестилась и пошла к дому с зелеными окнами.

— Хо-о! — крикнул Терешка на лошадей, мигом теряя связь с чужой судьбой, все более отвлекаясь, что-то соображая, гнал фаэтон по улице ради очень простой и неотложной цели — заработать на хлебушек насущный.

ОБЖОРКА БАГРАТА

Умные лошади сами становились у обжорки Баграта на Старом базаре. Пора было Терешке перекусить, а может, и выпить стаканчик винца. Маленький шумный хозяин обжорки, Баграт, всегда перед Терешкой поднимал руки и выкрикивал каждый раз одно и то же:

— Ну, к чертовой матери, чего пришел? Копейка есть?

— Есть.

— Садись у Баграта, гусачка скушай!

У Баграта с утра и до утра потчевался простой люд, и какая-то хитрая машина хранила в своем нутре пьяно-ласковую малороссийскую песню:

А в Харькове на рыночку Пил чумак там горилочку... Пропил волы, пропил возы...

Вкусный бараний гусачок стоил копейку.

— У меня кушают с анекдотами, — сказал Баграт, расхаживая по обжорке. — Где ты еще так покушаешь? У Бадурова в шашлычной, на бочках? Он в этих бочках девок купает.

— Неужели?

— Шутка.

— Правило новое вышло, — сказал Терешка. — В праздники торговать, пожалуй что, придется за закрытыми дверями.

— Ай! Что ты говоришь? Это так быть не можи-ит! Мы стена проломим и задним ходом торговать буди-им. Мы такой шурды-мурды не знаем. Отпирай трактир четыре часа, запирай двенадцать часов или никогда не запирай!

— Пасха ж будет, царские праздники, войсковой круг. Оштрафуют.

—

Кто меня кормить будет, кто тебя кормить будет? Сами кормить будем и всех кормить будем. Бабыч приехал, если ему гусачок надо — заходи, пожалуйста! У нас не Турция. Каждый пьяница на шее сидит.

— Жалко, что не Турция, — сказал кто-то.

— Слушай, Терентий Гаврилович! — Баграт положил руку на плечо извозчику. — Один говорит: «Карапет, давай мне три рубля». — «Зачем?» — «Кинжал купить, тебя рэзать буди-им!» Ха-ха, к чертовой матери! Глупый анекдот. Не знаю, зачем его рассказывают. — Баграт махнул рукой вниз и застыл. — Куда возишь, кого возишь?

— Кого придется. За Фоссом сейчас поеду в гостиницу. Он вам телеграмму не давал? Слыхали про Фосса?

— К чертовой матери, какой Фосс?

— Да его вся Россия знает. А то вы не слыхали. Это такой нахал, он у вас все сожрет и копейки не заплатит. Так и говорит: «Пить, ездить на лихачах и не платить — моя болезнь». Обжора, каких свет не видел. Мерин!

— Люблю тех, кто хорошо кушает, вези ко мне!

— Заставит бесплатно кормить. Фосс человек знаменитый.— Терешка придвинул тарелку с гусачком.— Зайдет к вам и скажет: «Я Фосс! Слыхали?» Он борец цирка, там туша такая — пудов восемь! Ездит по России в вагонах первого класса и ни разу не брал билета. Брюхо до земли. За ним носильщики чемоданов шесть тащат. Он что делает? Дает в газете объявление для начальника станции: «Едет Фосс». Сидит на станциях по двое суток, жрет, пьет, забирает провизию, низко раскланивается — и дальше. И ни копейки! «Я — Фо-осс! В газетах читали?»

— Вези ко мне!

— Он вам переломает все стулья. Сядет, шутите — восемь пудов, оно — тресь и развалилось. Так кое-где, как узнают, что Фосс едет, буфеты закрывают и прячутся. В одном месте абонировал мужскую уборную, и ему с утра до часу ночи прислуга беспрерывно таскала питье и жратву. Вот такой шут. А публика ж хохочет! Ей нравится! Он еще больше раскидывается: «Я Фосс! Фосс нигде не платит!» Так в некоторых буфетах и ресторанах, где он побывал, потом стола не достанешь, публика прет, аж с ног валится: а как же! Посижу и я, где Фосс сидел. Выручка страшная.

— Вези ко мне! — приказал Баграт.— Всегда будешь и ты бесплатно кушать, только вези, Терентий. К чертовой матери, я его сам поеду встречать. Ай, какой человек, какой милый, душа мой. Ты мне говоришь, правило по торговле вышло. Вот где наше правило,— стукнул он себя по карману.— «Я Фо-осс!» Ай, какой барин, к чертовой матери. Вези ко мне. «Я — Фосс». Ха-ха! А я Баграт, к чертовой матери.

— «Я Фосс. В газетах читали?» — Терешка хохотнул, допил рюмочку и стукнул ею по столу.— Такой промысел,— наслушаешься, насмотришься.

— А и ты хорошо жить стал.

— Ведь стараюсь. Архиепископ серебряную сбрую подарил. Вы думаете, я всегда так жил, как сейчас?

— Меня не касается, какой ты был, меня касается, какой ты стал.

— Прихожу с военной службы,— захотелось похвастаться Терешке,— ну, куда поступить? В руках никакого ремесла. В городовые? Свисток в зубы и бегать за мошенниками?

— Обыски у Баграта делать, за ширмами девок пугать. Цитович мне кровь испортил, пристав.