Ненаписанные воспоминания. Наш маленький Париж
Шрифт:
Мадам В. поглядела на него с умыслом. Она словно должна была сказать тетушке, что месье Бурсак скоро будет у ее ног, но промолчала, конечно.
— Как хорошо теперь в Париже! В мае Париж был весь лиловый от цветов.
— Тё-отя Лиза...— укорил ее Дема.— Весной хорошо и у нас. Со всех заборов свисает сирень, дворы в сирени, площадь вокруг Александро-Невского собора усеяна ромашками. И такие же лавочники-персы кричат: «Восто-очный сладости!» Приезжайте,— сказал он мадам В.— Ну, конечно, в Екатеринодаре нашей тете некуда ходить в шелковом платье с вырезом «en coeur» [22] . И для кого медальон с черной жемчужиной, кольца и портбоннэр на руках?
22
Сердечком
—
— И нету в Екатеринодаре портных.
— Мой племянник язвит. Не придет ли моя очередь? — Тетушка перевела взгляд с Бурсака на мадам В.— Я наворожу.
— А уж так хорошо тому жить, кому вы ворожите! — сказала мадам В., и Дема подумал, что у них есть от него вечерние тайны, впрочем, простые, наверное.
— Да. Если у кого-то хватит смелости вплести в косы дамы пучок васильков.— Тетушка засмеялась.— Или тому, кто похищает екатеринодарских барышень в черкесском стиле.
— Кто же это? — спросила мадам В.— Кто, кто?
— Наш беспокойный Толстопят. Не знаю, как он справится со своим горячим темпераментом в Петербурге. Если его туда заберут.
— Он в Царском Селе?
— Будет, будет,— сказал Бурсак.
— А почему вы не пошли по стопам родных?
— Он слишком нежен для военной службы. Ему по душе мирить людей. Советую вам записаться в поклонники его таланта. У нас недавно убили максималистов. Готовили покушение на Бабыча.
— Это еще вопрос,— поправил тетушку Бурсак.— Дело темное. Скорее всего провокация жандармского полковника. Так проще заслужить повышение в чине. Пред ясными очами начальства неплохо бы выдобриться, когда пресса рычит: казнить всех на месте, чтобы не было у виновных надежды на жизнь хотя бы на каторге. Творить из ничего и приписывать себе славу верности престолу. Впрочем, дело темное.
— Ах, идет куда-то Россия-матушка. Когда это на памятники царям вешали хомуты?! Такого бы-ыть не могло! Взобрались на памятник Екатерины Второй и повесили ей на шею хомут, представляете?
Бурсак слушал и не внимал гневу тетушки.
— В то время как супруга полицмейстера капризничает: «Что же мне на балу без серег быть, что ли?» — старый казак, Георгиевский кавалер, пишет жалобу в станичное правление,— ему крышу крыть нечем. Что же вы хотите? Мир гораздо шире и длиннее Анапского побережья.
Тетушка встала и вышла. Без нее они как-то оцепенели в молчании; они столько просидели ради этой минуты, и она вдруг стала тягостна. Дема мысленно звал тетушку назад. Мадам взглянула на него и тотчас опустила глаза. И так же, как на кладбище, когда она отняла плечо, Дема почувствовал ее согласие на то, что тетушка провозглашала в тостах. Ее худое личико пасмурно светилось и призывало к себе.
— Я замечаю,— начал Дема,— что vous avez le vin triste. Отчего вы грустны? Quel vin — tel amour [23] , так?
— M-м? — не нашлась мадам В., но с волнением покачнулась на его голос.
— Нет, вы скажите,— вдруг расхрабрился Бурсак,— quel vin — tel amour, avez-vous l'amour triste? [24]
Она повертела пальцами бокал на столе.
— Oui, j'ai l'amour triste. Ее vous? [25]
23
Вы грустны... Какое вино — такая
24
По вину и любовь, вы грустны?
25
Да, мне грустно. А вам?
— Vous, qui avez eoue jeunesse, — продолжал говорить Бурсак по-французски, так ему было легче,— richesse ее de beaux yeux, avez-vous 1'amour triste? [26]
— Oui, oui [27] , я же сказала.
— За что вас наказала богиня любви?
— Я у нее не спрашивала.
— Ах, она нехорошая.
— Можно любить человека и не быть счастливым возле него.
26
Вы, такая молодая, богатая, с такими прекрасными глазами и у вас грустная любовь?
27
Да, да.
— Всегда ли нужна взаимность?
— Ах, ну где же ваша тетя Лиза? — Она обернулась в ту сторону, куда вышла тетушка.— Ее правда называют у вас сказкой города?
— Ну... каждый в это вкладывает свой смысл. Знаете, как король Лир: каждый вершок — король. Так и она: каждый вершок — женщина. Мой дядя был слишком казак, и за тонкими чувствами она кидалась к другим.
— Я ее понимаю,— сказала мадам В.— Мы томимся: любовь! молодость! счастье! И долго ждем. И вдруг — поздно!
— Поздно? В ваши годы? — Бурсак не добавил: «Вам всего двадцать семь».— Mieux vaut tard que jamais [28] .
— А по-моему, mieux vaut jamais que tard [29] .
— Что у вас за притчи такие?
Мадам В. могла, но не хотела рассказывать свои тайны. Еще было не время; там, где-нибудь на берегу, когда будет не видно ее глаз, она скажет ему все с той простотой и облегчением, которые приносит желание близости. И они встали и поскорей, чтобы не окликнула тетушка, вышли через сад к берегу. Луна уже выбросила на воду белую дорожку. Бурсак обнял мадам В. и поцеловал в висок. Она в ответ взяла его за руку и повела вдоль кручи, уже обещая ему в мертвый час что-то волшебное.
28
Лучше поздно, чем никогда.
29
Лучше никогда, чем поздно.
— Муж много старше меня,— заговорила она смелее и громче, словно оправдываясь в маленькой вольности.— Ухаживал за моими ножками три года. Вдруг как-то приехал и позвал замуж. Папа дал согласие. Была помолвка, он уехал. Иду я по Киеву (я из Киева), такая тоска, такая тоска. Не могу понять: все кажется, как мечтала, почти любила, но тоска, тоска.
Бурсак, жалея ее больше, чем она себя, ласково перебирал пальцы ее левой руки.
— Я часто вспоминаю один детский случай. В то лето я жила на даче у бабушки. Приехал к нам родственник, пожилой, высокий. Вынул из пакетика леденец в золотой бумажке и сказал: «Кто первый добежит до фонтана и вернется, тому конфеты». Мы, маленькие, побежали со всех ног. Я очень старалась, кого-то толкнула, упала, опять побежала, и леденец достался мне. Я его схватила — и в сад. Но я очень устала, мне не хотелось уже сладкого, и уснула на траве. А когда проснулась, то леденец растаял под солнцем в моей маленькой руке. Вот так и с первой моей любовью. Я очень устала. Я слишком долго ждала, я измучила свою первую любовь...