Ненастоящий полковник
Шрифт:
Почувствовав его прикосновение, Даша повернулась к нему и, не открывая глаз, спросила:
– Ну, что там случилось с Греком? Живой?
Федор усмехнулся даже. Вот женское сердце. Знал бы этот негодяй Грек, что даже Даша беспокоится о нем. А может вовсе и не беспокоится, а просто интересуется. И чтобы удовлетворить ее любопытство, Федор ответил:
– С Греком все нормально. Жив и здоров. – От остальных подробностей воздержался. А Даша унюхала запах водки. Только теперь до нее дошло, почему Федор стал пристраиваться к ней сзади, хотя всегда любил делать это, когда Даша ложилась
– Фу, как от тебя противно пахнет, – сказала Даша, отвернувшись, предоставляя ему полную свободу. Пусть теперь не рассчитывает на ласки. Она почувствовала, как его руки прикоснулись сначала к ее бедрам, потом к животу, потом…
Даша поежилась.
– Федор, так поступать может только сексуальный маньяк. Ты приходишь среди ночи, будешь меня и трахаешь самым наглым образом.
Федор постарался не замечать укора. Догадался, это ему небольшая месть за вечернее отсутствие. Даша и сама была не против заняться с ним сексом, и Федор чувствовал это потому, как она водила своей попкой по его животу и ниже. А укор, это всего лишь маленький женский каприз, на который не стоит обращать внимания.
Руки Федора вернулись к ее бедрам. И она ощутила нежное поглаживание. Потом они как-то сами собой оказались между ее ног, настойчиво заставляя их раздвинуться. Даша уступила.
– Федор… – Даша не договорила, Федор легонько куснул ее за мочку уха.
– Молчи и ничего не говори. Хочешь считать меня сексуальным маньяком, считай. А я буду тебя… – На этот раз не договорил он. Даша извернулась, и с проворством хищницы вцепилась в его губы своими маленькими пухлыми губками и тут же закатила глаза, когда почувствовала, как он вошел в нее. В этом виделась некоторая грубость. Так, наверное, в далекие времена мужчина выбирал себе женщину и с такой же грубостью овладевал ею, без всякой подготовки и ласковых нашептываний на ушко. Но это была приятная грубость. В ней чувствовалась мужская сила, мощь, которая так возбуждает женщину. И Даша часто-часто задышала, изо всех сил прижимаясь к Федору. Ее ноготки с легкостью впились в его ягодицы, когда два обнаженных тела слились в неистовой агонии любви.
Глава 9
От стыда Грек не знал, куда глаза деть. Вошел в кабинет к Туманову, молча протянул руку Ваняшину, потом подошел к столу, за которым сидел майор. Видя его нерешительность, Федор первым протянул руку. Вчера готов был выгнать этого усача с глаз долой, чтоб больше не видеть его рожу. Но вот успокоился, и обида забылась. Да и с кем не бывает.
Грек схватил руку Федора, пожал ее.
– Федор Николаевич! Лешка! Виноват я перед вами… – сказал, волнуясь. Ваняшин отвернулся, уставился в окно. Федор ждал, что еще соблаговолит сказать Грек. И тот сказал:
– Черт меня попутал!
– А я думал, девушка, – с подковыркой произнес Федор, припоминая вчерашнее признание капитана. Грек вздохнул.
– Точно. Девушка. А под ее личиной – черт. Верите, смотрю, стоит, такая хорошенькая. Личико смазливое. Вспомнил я про Лешку нашего. Во, думаю, и мне улыбнулось счастье. Одному ведь плохо. А тут такая красавица. Ну и решил с ней познакомиться.
– Ну и?.. – скрывая улыбку, спросил Федор.
Грек разочарованно махнул
– Не везет мне на баб. Отлучился я на минуточку, возвращаюсь к машине, а ее уже нет. А я надеялся на искренние чувства. Только когда вы приехали с Лехой, я и понял, что она подсадная. Отвлекала меня.
– Откуда такая уверенность? Может, просто случайность?
– Какое там, – пробормотал Грек смущенно. – Мне еще подозрительно стало. Гляжу, из подъезда выходят трое: один такой солидный, седоволосый в черном плаще, а за ним двое амбалов. Я же весь вечер там проторчал и не видел, чтобы они входили. Это она меня отвлекла, зараза, чтобы эти гаврики прошли к Зотовой.
– А ты, опер, уши и развесил, – сказал Туманов. Грек и сам сознавал, каким лохом оказался. И спасибо еще майору, что деликатность соблюдает. Мог бы наговорить такого, что у него уши завяли.
– Выходит, так, – согласился Грек и, обернувшись к Ваняшину, попросил: – Леш, дай сигаретку, а то как-то нехорошо мне.
Ваняшин похлопал себя по карманам.
– Я сегодня на мели. Вчера последние деньги истратил тебе на пиво. Сам без сигарет сижу.
Федор пожертвовал своим операм еще не распечатанную пачку сигарет. Потом спросил у Грека:
– Ты запомнил тех троих?
Попыхивая сигаретой, Грек отрицательно покачал головой. Видя, что майор больше не сердится на него, усатый капитан уже не чувствовал прежней робости перед ним. Повел себя раскованно.
– Николаич, я был под впечатлением потерянной любви… – начал, было, Грек, но Федор махнул ему рукой, чтобы тот не продолжал и сказал:
– Под градусом ты был, а не под впечатлением. Да Грек, обосрался ты по уши.
– Николаич, ну, зачем так категорично при молодом сотруднике?
Федор глянул на усача хмуро, и тот сразу закрыл рот, тихонько вздохнув о своей незавидной участи.
– Лучше молчи, Грек. Ты упустил преступников. Не думаю, что они приходили к мадам Зотовой только для того, чтобы насладиться ее телом.
– А синяки. Ее явно пытали, – поддержал своего старшего лейтенант.
– Вот именно, – продолжил Федор. – А раз пытали, стало быть, ей есть, чего скрывать. А то, что они якобы интересовались долгом Шарика, туфта. Мадам, мягко говоря, вводит нас в заблуждение. Поэтому, наблюдение за ней придется продолжать.
Грек скривился как от зубной боли, но майор Туманов был категоричен. Напомнил:
– Нужно установить круг ее знакомых. И вообще, хотелось бы узнать о ней как можно больше. Для нас важна любая информация. Но это на потом. Сейчас есть другое задание. И касается оно, Грек, тебя.
Капитан настороженно взглянул на майора Туманова.
– Ту красотку ты в лицо запомнил? – спросил Федор у Грека.
– Николаич, на всю жизнь, – ответил Грек.
Федор удовлетворенно кивнул и сказал:
– Вот и хорошо. Надо попробовать ее найти. Через нее мы выйдем на того, кто ее послал. Послоняйся по ночным клубам, ресторанам…
– Николаич, там столько соблазнов, а у меня в карманах пусто.
– Так я ж тебя туда не развлекаться посылаю, а по делу. Зашел, посмотрел, нету ее, отваливай оттуда, – кратко объяснил Федор. Видя, что Грек топчется в нерешительности, спросил: