Ненасытные

Казанцев Кирилл

– Ты кто такой, твою мать? – прорычал громила, расставляя ноги. Устрашающие лезвия чиркнули, словно половинки ножниц.

– Мимо шел, – скупо объяснил Никита. – Нельзя?

– Можно, – осклабился громила. – Пиццу будешь?

Охранник бросился на Никиту с такой прытью, словно весил не центнер с гаком, а вдвое меньше. Колотить такого можно часами – не подействует. Мышцы – та же броня. Никита юркнул за колонну, уходя от мастерского кругового удара. Этот тип не только мог бахвалиться своим кастетом, он умел им работать. «Коготь тигра» пронесся в угрожающей близости от плеча, за ним другой, третий – и последний, надо же такому случиться, царапнул кожу. Никита взвыл от боли. Мелкая царапина, но такое ощущение, что до кости пропорол. Громила радостно загоготал,

вновь защелкал своими «ножницами». Никита сместился дальше за колонну, подался влево, вправо, избегая новых секущих ударов. Громила заводился, его это крайне забавляло. Он бегом помчался вокруг колонны, и не осталось ничего другого, как прыжками понестись к левой стене, размышляя на бегу о незавидных перспективах. Этот зверюга в буквальном смысле наступал на пятки, махал своими когтями, распорол штормовку на спине. Матерый мститель испытал такой приток адреналина, что чуть не захлебнулся в нем. Он метнулся к причудливому креслу, стоящему боком в отдалении от стены, перемахнул через него, как через спортивного козла. И когда затормозивший громила, оставшийся на той стороне, выбросил вперед руку с лезвиями, да еще и подался вперед, он схватился обеими руками за подлокотник и рывком оторвал кресло от пола. Тяжелым оказался предмет обстановки. Рука громилы со смертоносным оружием прошла под подлокотником. Никита ее перехватил в районе локтя, сцапал верзилу за шею, тяжесть вздернутого кресла пришлась на бедро… Тот поздно понял, что оказался в ловушке. В совершенно глупой, немыслимой ловушке. Высота от перекладины до сиденья была значительной – сантиметров сорок. Ширина – и того больше. Рука с когтями продолжала совершать маховые движения, но Никита подался в сторону, не отпуская тяжелое кресло. Эти потуги уже не могли принести вреда. Он напрягался, посинел от усердия, вздымая кресло перед собой и натягивая его на громилу. Тот брыкался, рычал, выплевывал матерные слова. Скручивающее движение – и кастет вывалился из руки, забренчал по бетонному полу. Громила начал распрямлять плечи, затрещали перекладины. Никита продолжал выкручивать. Упали вдвоем – и кресло тоже. Но Никита не унимался, привстал на колено, продолжал крутить кресло против часовой стрелки. Физиономия охранника посинела, неестественный изгиб позвоночника усугублялся. Хрустели уже не перекладины – хрустели его позвонки. Закатывались глаза, пена потекла из перекошенного рта. Никита взревел, завершающий рывок с привлечением последних резервов организма, мерзкий хруст, нечеловеческий вой, переходящий в беспомощное шамканье…

Вот это да… Несколько минут он просто тупо лежал, боясь пошевелиться. Потом оторвался от пола, привстал. В голове гудело, как в церковной звоннице, но он слышал, как в клетках воют узницы – ему удалось привлечь их внимание. Он похлопал по плечу новоиспеченного мертвеца, обливающегося пеной. Потом отцепил от его пояса связку примитивных ключей. Пробормотал в пространство:

– Стареешь, видать… Уже не просто в твоем возрасте быть молодым… – И побрел выполнять свою историческую гуманитарную миссию…

Руки тряслись, когда он подбирал нужные ключи, отпирал решетчатые двери, с восьмой попытки попадая в замочные скважины. Стаскивал с девчонок кандалы, изготовленные явно не фабричным способом, а в мастерской у какого-то кустаря.

– Девчонки, выходите… – хрипел он. – Я свой, вы свободны…

Они стонали от счастья, выползали, вешались ему на шею, обливаясь слезами. Грязные, исполосованные рубцами, сгустками засохшей крови. Ему приходилось силой отрывать их от себя. Он избавлялся от одной, но тут же лезла другая, вцепившись в него слабыми ручками, ревела в полный голос.

– Девчонки, прекращайте… – твердил он, потихоньку выходя из себя. Насилу удалось навести порядок и дисциплинировать – для чего пришлось прикрикнуть.

– Вы Вероника Титаренко и Альбина Пауэрс? – задал он глупый вопрос, как будто в этом деле имелись варианты.

– Да, я Вероника… – шмыгала носом бывшая блондинка и снова разражалась безудержными рыданиями. Ее трясло, она никак не могла успокоиться.

– А

я Альбина… – шептала вторая женщина – выше первой, массивнее в бедрах, с обострившимся вытянутым лицом. – Господи, не могу поверить, неужели все закончилось…

– Пока еще нет, – предупредил Никита. – До свободы, девчата, как до Смоленска пешком. Вы здесь вдвоем… я имею в виду, из похищенных? Где Козин? Он тоже был здесь. Мужчина. Виктор Козин. В последний раз его видели висящим на цепи.

– Он умер… – захлюпала носом блондинка и вцепилась Никите в руку, как будто он уже уходил. – Он висел, а когда эти твари его сняли, он был уже мертвым… Совсем мертвым… Они пинали его, потом сказали: какая жалость, но ничего, мол, собаке собачья смерть…

– Когда это случилось? – напрягся Никита.

– Давно… – прохрипела Альбина. – Мы плохо понимаем, как тут идет время, дни и ночи перепутались… но, наверное, пару дней назад… Сюда кто-то приходил, он нас фотографировал, потом был шум, носились мужчины, а потом они тыкали Виктора, а тот уже не реагировал… Его сняли с цепи, замотали в целлофановую пленку, куда-то уволокли…

У них совсем не оставалось сил, но с мозгами, похоже, все было в порядке.

– Девчата, вы можете подняться и идти? Мне очень жаль, но вынести я вас отсюда не смогу…

– Мы не можем, – стонала Вероника. – Но мы пойдем… Мы же пойдем, Альбиночка?

– Да, мы пойдем… – шептала изможденная девушка. – Не знаю, как ты, Вероника, а я намерена отсюда выйти и добраться до полиции.

– А вот с полицией, девчата, вы перегнули, – усмехнулся Никита.

Он изнывал от нетерпения, наблюдая, как девушки с черепашьей скоростью выползают из подвала. Он сам устал, как собака, но перемог себя, обхватил их обеих за плечи, выволок из подвала, потащил в холл. Дверь черного хода отыскалась под лестницей, напротив вестибюля, – он не мог себе позволить торжественный выход на парадное крыльцо. Замок на задней двери оказался пустяковой штукой. Вероника стонала, что босиком далеко не убежишь. Никита же в этом не видел никакой проблемы. Трое обнявшихся людей, напоминающих подвыпившую компанию, вывалились за угол. Никита отлучился на минутку за беседку, вернулся с двумя парами вполне приличных мужских ботинок.

Счастливая звезда светила им этой ночью на полную яркость. Взлом замка на задней калитке, свобода… Они лежали в траве, дожидаясь, пока проследует патруль, в составе которого, как по заказу, не было собаки. Нехватки людей местные бонзы не испытывали, а вот нехватка животных ощущалась. Они крались по переулку, свежий ветер кружил головы, у девчонок заплетались ноги и языки. Никита собрался с силами, схватил обеих за талии и в перегнувшемся виде поволок через дорогу. Спасительный лес был рядом, но он решил не рисковать, все трое повалились в траву. Он выделил на отдых несколько минут и приказал ползти к лесу. Остался последний рывок…

Слезы катились градом, они лопотали наперебой, глотая слова. Девушки пытались рассказать Никите все, что с ними случилось, как их похитили среди белого дня, везли в багажниках. Потом возник этот страшный подвал, где лютовали исчадия ада, как их кормили объедками, мучили, пытали, получая от этого колоссальное удовольствие, как они поклялись себе вытерпеть, не сломаться… Никита не мог этого больше слушать. Но не стал перебивать, понимая, что, рассказав весь этот ужас, им станет легче. Он полз сзади, подталкивая девчонок в пятки. Со стонами облегчения они вползли в лес, зарылись в сочный мох.

– Девчонки, милые, вы главная находка этой ночи, но мне нужно вас покинуть, – бормотал Никита, обкладывая дрожащих «найденышей» еловыми лапами, – есть и другие дела. Потерпите недолго, не больше часа. Нужно терпеть, девчата. Лежите рядышком, у опушки, никуда не уходите, наблюдайте за поселком. Почуете опасность – бегите в лес. В лесу вас не найдут. Но это вряд ли, все будет в порядке. Условный сигнал – двойной свист. Да вы и так меня узнаете по голосу. И мчитесь тогда со всех ног…

Никита уходил, чувствуя себя последней скотиной, а они рыдали ему вслед, умоляли не бросать, побыть с ними еще немного…