Ненасытные
Шрифт:
В дверь продолжали дубасить, стреляли, но запас ее прочности пока позволял передышку.
– Мы в западне? – неуверенно осведомился Равиль. Он поколебался и тоже стащил с себя маску, видимо, в знак солидарности с товарищами. Только Мурзин не осмелился это сделать, но его было трудно за это винить.
– Подождите, в какой западне? – встрепенулась Диана. – Почему в западне? Здесь гараж примыкает к бане, он тоже в подвале… – И она метнулась в узкий коридор в дальнем углу предбанника, вернулась секунд через двадцать и отчиталась, сверкая глазами: – Черный «Pathfinder» – громила такая, канистры с дизельным топливом, пандус на волю и стальные жалюзи с рубильником…
– Круто… – у инспектора ГИБДД алчно заблестели глаза. – Полный привод, дизель турбонаддув, сервиз на девять персон… Это
– Действуй, – отчеканил Никита. – Терять нечего, прогуляемся с ветерком. А вот если эти черти догадаются электричество отрубить, тогда мы точно окажемся в западне… Ладно, будем надеяться, что не догадаются. Этих, – ткнул он пальцем в притихших пленников, – берем с собой. Заткнуть рты, чтобы не орали – и в самый зад. Вы переходите в разряд заложников, господа. Отъедем подальше – с удовольствием выбросим вас из машины.
– Мы так не договаривались… – возмущенно начал Роговец.
– Планы меняются, господа, – отрезал Никита. – Если уж ваши подчиненные так упорствуют, то мы не виноваты.
Воцарилась суета. Равиль и Пчелкин выволокли из кресла Роговца, погнали в гараж, награждая оплеухами. Диана и Мурзин взялись за судью Архипову, она начала брыкаться, визжать. Тогда они переглянулись, схватили кресло за подлокотники и поволокли ее в гараж вместе с креслом, что было неудобно, но, безусловно, быстрее.
– Народ, ждите нас в машине! – крикнул им вдогонку Никита, переглянувшись с Ксюшей. – Мы скоро придем, надо тут с товарищем перетереть…
В кресле остался один Быкасов. Больше никого во всем подвале, кроме остывающих женских трупов. Никите снова стало нехорошо. Он смотрел на умирающего от страха вице-губернатора, тот вжался в спинку кресла, слюна сочилась с губ, и чувствовал, как в душу закрадывается что-то пакостное, муторное. Покосился на подругу. И с той приключилась такая же напасть. Такое ощущение, что девушка заболела столбняком. Хотела что-то сказать, но передумала, нахмурилась, чтобы не выглядеть круглой идиоткой, облизнула губы. Никита перерезал веревки, недовольно ворча что-то под нос. Взгляд неумолимо сверлил жалкого человечка, когда-то способного выглядеть импозантным и уверенным. Никита нагнулся, явно провоцируя, и тот инстинктивно прикрыл плечом правую боковину пиджака – но не с таким видом, словно боялся, а словно стыдно стало… Вроде обыскивали фигурантов, ни у кого оружия не было. Никита обхлопал пиджак, обнаружил продолговатую выпуклость. Портмоне во внутреннем кармане. Раньше такие вещи его не интересовали, а тут вдруг любопытно стало. Пробормотав «Вы позволите, Олег Константинович?», он забрался в чужой карман, вице-губернатор при этом громко задышал, вынул портмоне. Обычная вещица из натуральной кожи. Никита раскрыл его.
– Послушайте, не делайте этого… – Чиновник уже весь извертелся.
– Я бы вас попросил, Олег Константинович…
Деньги и банковские карты его ничуть не интересовали. День, когда Никита Россохин возьмет чужие деньги, станет самым позорным днем в его жизни. Больше ничего интересного. Листок с загадочными цифрами, буквами и стрелками. Миллионы долларов туда, миллионы сюда, миллионы в обход… Не его это дело. Три сложенные пополам фотографии – одна цветная, поновее, другая старенькая, черно-белая, третья – даже не фото, а распечатка с компьютера. Он развернул одну, развернул вторую, третью. Всмотрелся. Сглотнул. Задумался – в чем прикол? Приколов быть не могло. Совпадений – одно на миллиард. Он почувствовал, как краска отливает от лица.
– Что там? Покажи, – потребовала Ксюша.
– Ерунда. – Он отмахнулся. – Ничего интересного.
– Покажи, – настаивала девушка. – Все равно ведь посмотрю. Что в нем не так?
– Все в нем так, – обреченно вздохнул Никита. – Просто теперь я понял, кого он мне напоминает.
– Кого? – удивилась Ксюша.
– Тебя…
Ксюша угрюмо разглядывала фотографии. И чем дольше это делала, тем сильнее дрожали ее руки. Старый черно-белый снимок запечатлел счастливую семью на фоне «Ласточкиного гнезда» и взволнованного Черного моря. Маленькая девочка лет шести – косички, улыбка от уха до уха. Молодая женщина в светлом
Она перевела взгляд на обуянного эмоциями чиновника. Теперь в нем превалировал ужас – махровый, не поддающийся контролю. Чиновник собирался что-то сказать, но слова соскальзывали с губ, он только булькал.
– Дорогая, но это невозможно. – Мышцы лица превращались в застывшую резину, улыбка не формировалась. – Этот крендель не может быть твоим отцом… Твой отец умер от инфаркта после того, как душегубы из городского начальства отобрали у него пасеку. Ты же сама рассказывала…
– Это был не родной отец… – Ксюша сморщилась. – Я любила его как родного отца, он был лучше родного отца… но он не был родным отцом… Мама и не скрывала… Биологический отец бросил нас в начале девяностых, оставил маму одну с двумя детьми… Брата нет на этом фото, он был совсем мал, его, вероятно, отправили в ссылку к бабушке в деревню… Не знаю такой фотографии, но это точно мама, а это точно я… О родном отце мама никогда не говорила, она его просто выбросила из своей жизни. Сменила мне отчество. Но однажды я случайно узнала, что была Олеговной…
– Выходит, не совсем выбросила из жизни. – Никита ткнул дрожащим пальцем в улыбчивую старшеклассницу. – Нашел, втихушку с ней встречался, выцыганил это фото…
– Ксения, мне очень жаль, но я твой отец… – обрел дар речи Быкасов и покраснел, как маковое поле. – Эти фотографии я много лет ношу с собой… ну, первые две. Вторую положил в бумажник недавно… да, опасно, но меня ведь никто не обыскивает… – Дальше краснеть было некуда. – Мы расстались с твоей матерью в девяносто третьем… довольно шумно, со скандалом, тебе уже было восемь, она сделала все возможное, чтобы ты меня забыла, даже водила к какому-то извращенцу-психологу – чертовому мозгоправу… В 2001-м я был по работе в Подмосковье, случайно встретились с твоей матерью, она снова вышла замуж, я не лез в ваши дела, только попросил одну из твоих последних фотографий… Я работал тогда на Енисейской гидростанции, потом ушел в министерство по делам энергетики в правительстве Красноярского края… Четыре года назад забрался в эту глухомань… Пару лет назад пошла молва о каких-то неуловимых мстителях, колесящих по стране и измывающихся над чиновниками. Появились их фотографии. В одной из них я узнал тебя и обалдел от удивления… Я следил за вашими похождениями, переживал за тебя… нет, серьезно. В это трудно поверить, Ксения, но иногда я даже гордился тобой…
– Что не мешало вам, Олег Константинович, с упоением воровать, злоупотреблять и тешиться прочими грешками, – буркнул Никита и замолчал, перехватив затуманенный взгляд подруги.
– Господи, ну, жизнь так повернулась… – простонал Быкасов. – Не был я таким… Спроси у своей матери, Ксюша, она расскажет, каким я был…
– Заткнись, козел… – прошипела Ксюша, сжимая кулаки. – Моя мама умерла два года назад…
– Прости, я не знал… – Чиновник сморщился, словно высушенный абрикос. Его опять трясло.
– Ну, бред… – застонала Ксюша, закрылась ладонями. Потом оторвала их от лица и как-то безразлично уставилась на Никиту. – Мы в Индии, Никита? Или в Мексике, Бразилии, где там еще…
– Мы в России, дорогая, – сокрушенно вздохнул Никита. – Но никто, как говорится, не застрахован…
– Послушайте, отпустите меня… – забубнил чиновник, пытаясь сдуть со лба мокрую прядь волос. – Ну что вам стоит? Или не отпускайте, но… вырежьте те кадры, на которых я… Меня же устранят… Либо придут и убьют, либо заставят покончить с собой, как заставили Калмановича и Филина… От них никуда не спастись, они безжалостны, они везде найдут… Ксения, не губи, ведь я же тебе не чужой…