Ненавидь меня
Шрифт:
Это ничего не проясняет.
— Преподать тебе урок о чем?
— О том, что нельзя идти против него, — он бьет кулаком по рулю. — Все, что делает этот человек, — больная и извращенная игра, Аспен. Ему нравится контролировать людей и загонять их в ловушку. Он наслаждается тем, что забирает у тебя каждую унцию силы и оставляет беспомощным… прямо перед тем, как убить.
— Откуда ты это знаешь?
Черты его лица искажаются от отвращения.
— Потому что он делал это
Пытаюсь связать все воедино, но он говорит загадками.
— Я не…
— Черт возьми, Бродяга, — он резко поворачивает налево и сворачивает на парковку у автобусной станции. — Он убил мою маму. После того как провел годы, выбивая дерьмо из нее… из нас, — двигатель глохнет. — А теперь уходи… пока он не сделал то же самое и с тобой.
Все мои инстинкты кричат послушать его и убежать, чтобы я могла защитить себя.
Но не могу… пока не узнаю все.
Кладу свою руку поверх его: — Расскажи мне, что случилось, Нокс.
Его взгляд становится зловещим: — Я только что рассказал.
— Мне нужны подробности.
Что-то подсказывает мне, что он никогда ни единой живой душе не рассказывал об этом.
Он держал все под замком, пока это не превратило его в холодную и бесчувственную оболочку того, кем он так и не смог стать.
Резкие черты его лица искажены яростью, и на мгновение кажется, что он собирается открыть дверь и вытолкнуть меня вон…
Но он этого не делает.
Прошлое…
Сердце колотилось как барабан, когда я вбежал в дом так быстро, как только позволяли мне ноги. Волнение охватывало меня, когда закрыл за собой дверь и бросил сумку с книгами на пол в прихожей. И быстро направился на кухню.
— Мама.
Сегодня был не только мой двенадцатый день рождения, но и мама обещала преподнести мне особый сюрприз до того, как отец вернется с работы.
У него было много правил, которым мы должны были следовать, но больше всего я ненавидел, что нам не разрешалось печь или есть сладости.
По словам отца, от сахара портятся не только зубы, но и мозг. Он также не хотел, чтобы мы с мамой растолстели.
Тем не менее, мама согласилась сходить в местную пекарню, пока я был в школе, чтобы я мог впервые попробовать шоколадный кекс.
Мой желудок урчал всякий раз, когда я видел, как мои одноклассники ели выпечку, и мне требовалась вся сила воли, чтобы не выхватить ее из их рук. Но страх, что он узнает, что я нарушил одно из его главных правил, всегда мешал мне побаловать себя.
Но только не сегодня.
Сегодня был мой день рождения.
А значит, удача была на моей стороне, и ничего не могло пойти не так.
—
Она всегда была здесь, когда я приходил домой из школы, — обычно возилась на кухне, готовя ужин.
Однако сейчас ее нигде не было.
Разве что она была внизу, стирала белье.
Поняв, что так и должно быть, открыл дверь, ведущую в подвал.
Я закрыл рот ладонями, не в силах сдержать свой энтузиазм, и бросился вниз по лестнице.
— Мама, я…
Слова застряли в горле, когда в поле зрения появился багровый след, а в ноздри ударила медная, прогорклая вонь.
Она была ранена.
Желчь подступила к горлу, когда я завернул за угол.
Она лежала на полу, вокруг ее обмякшего тела растекалась лужа крови.
Я быстро бросился к ней: — Мама, ты…
Ее тело было холодным… окоченевшим.
У меня даже не было возможности попытаться спасти ее.
Она уже ушла.
Глаза наполнились слезами, и у меня перехватило дыхание, когда я увидел синяки на ее бледной коже, глубокую рану на шее…
И кекс, который она все еще сжимала в ладони.
Он всегда говорил, что убьет нас, но я продолжал надеяться, что мы найдем способ уйти до того, как это случится.
Что было глупо с моей стороны.
Потому что добро не побеждает зло, как утверждают во всех книгах и фильмах.
По крайней мере… не для нас.
Его воплощение зла было слишком сильным. Слишком живучим. Слишком могущественным.
Крошечные волоски на затылке встали дыбом, когда я услышал тяжелые шаги по лестнице.
— Добро пожаловать домой, сынок, — раздался грубый, дразнящий голос, принадлежавший убийце моей матери.
Я не проронил ни слова, когда отец подошел ко мне.
— У тебя есть два варианта.
Я не хотел выбирать.
Я просто хотел, чтобы он убил меня и покончил с этим как можно скорее.
Избавил меня от страданий, чтобы я мог найти ее в загробном мире.
Я ненавидел себя за то, что вздрогнул, когда он положил руку мне на плечо, потому что знал, что этот рефлекс принесет ему только удовольствие.
Он любил, когда его боялись.
Я отказывался давать ему это.
— Пошел ты.
Его рука обвилась вокруг моей шеи, и он швырнул меня на пол, а затем забрался сверху.
— Извини?
Когда он усилил хватку, белые пятна поплыли перед глазами, и у меня закружилась голова. Впрочем, ему же хуже, потому что у него на руках не один, а два трупа.
Вскоре тело предало меня, и естественное желание выжить взяло верх. Когда сработал инстинкт самосохранения, я вцепился ногтями в его руки, отчаянно требуя, чтобы он ослабил хватку.