Ненависть и наслаждение
Шрифт:
— Но тебя поймали.
Роналдо отводит взгляд.
— Это не объясняет, почему он все еще держит тебя здесь и делает это с тобой. — Я указываю на него. — Что он хочет знать?
Роналдо ничего не говорит. Он отводит взгляд, сосредотачиваясь на полках напротив. Я хмуро смотрю на него сверху вниз, делая шаг назад.
— Я не должна быть здесь, Генри, так что тебе лучше начать, блядь, говорить, или я оставлю тебя здесь гнить.
Когда я делаю еще один шаг в сторону, он паникует, его единственный шанс на выживание ускользает.
— Черт… Ладно! Он думает, что я работаю
— Почему?
— Он увидел несколько старых фотографий на моей камере, где я с этой командой, но я с ними не работаю. Меня не волнует этот тупой гребаный картель подражателей — черт возьми, я даже не знал, что они были организованы для этого. Я был с ними однажды ночью в гребаном баре, тусовался в их пентхаусе, потому что они пригласили меня, и все. Я напился, получил много кисок в ту ночь и вернулся к наблюдению за Драко Молина. Я даже никогда не встречал никого по имени Эрнандес. Я вернулся к своей гребаной работе. Он поймал меня неделю спустя, увидел фотографии, которые я сделал с ними, и думает, что я тоже один из них. Я не с ними. Я ни хрена о них не знаю, ясно? Я не знаю, какие у них планы или что они, блядь, пытаются сделать. Я не знаю никого по имени Тьяго, и я хочу, чтобы он перестал спрашивать меня об этом!
— Ш-ш-ш! — шиплю я. — Говори потише. Я не должна быть здесь, не говоря уже о том, чтобы свободно разгуливать. Скоро они заметят, что меня нет. — Я тяжело выдыхаю, опускаясь на корточки. Глаза Роналдо блестят в свете фонаря. Я не могу сказать, слезы у него от ярости, страха или от того и другого вместе.
— Ты клянешься? — спрашиваю я. — Потому что, если я найду способ вытащить тебя, я должна быть уверена. Драко будет угрожать мне за это, может быть, даже накажет меня, но он не убьет меня. Это я знаю точно.
— Почему ты так уверена? — ворчит Роналдо.
— Потому что мой отец обещал меня ему давным-давно. Это еще одна причина, по которой он ненавидит Тони.
Роналдо усмехается, прислоняясь затылком к стене.
— Я просто хочу быть свободным, Джиа. Хочу жить своей жизнью. Мне плевать на Тони или Драко Молина. Я побегу на край света, если придется. Я буду прятаться столько, сколько потребуется. Мне все равно, главное убраться отсюда к чертовой матери. Я никому не скажу, где, черт возьми, я был. Я просто хочу быть свободным. Я устал от пыток за то, чего даже не совершал. Разве ты не видишь, что этот ублюдок сделал со мной? Он не остановится, пока от меня не останется ничего, кроме головы. Я больше не могу этого выносить. Меня наказывают ни за что, а он такой гребаный параноик, что не верит мне. Он, наверное, тоже это знает, что я ни хрена не знаю о том, что происходит, но ему все равно. Он хочет на ком-то выместить свой гнев.
— Он имеет полное право быть параноиком, — шепчу я, вспоминая тот разговор с Тьяго, насколько он был уверен в себе. А теперь еще и я. Здесь, внизу, с человеком, которого он считает еще одним врагом.
Я провожу пальцами по волосам, оглядываясь через плечо на ступеньки позади меня, а затем сосредотачиваюсь на полках. Там наверху есть чайник, ручная лопата и большие плоскогубцы.
Черт возьми.
Я встаю и спешу за плоскогубцами, беру их за ручки и возвращаюсь к Роналдо.
— Я рискую своей жизнью, делая это, — бормочу я, сжимая плоскогубцами одну из цепей. Она лопается, и я слышу, как Роналдо прерывисто вздыхает. — Но не важно, что думает Драко, я верю тебе. Папа доверил тебе присматривать за Драко не просто так. Я буду полагаться на свою интуицию и верить, что он знал, что ты бы не предал его... не так, как это сделал Тони. Плюс папа явно не хотел смерти Драко. Он следил за ним по какой-то причине... пока не умер.
Роналдо хмурится.
— Я совсем не похож на Тони. Он предает любого, кого встречает. Вот почему я никогда не хотел на него работать.
— У тебя такой же острый язык, как у него.
Он хихикает.
— Сегодня вечеринка. Большинство охранников пьют, так что они немного слабее. Я не могу помочь тебе выбраться отсюда. С этим справишься сам. Я сделаю все возможное, чтобы занять Драко. Прямо по коридору есть библиотека. Ты можешь выбраться через окно. Никто из охранников не должен беспокоить тебя сегодня вечером, но к утру ты должен уйти, если хочешь выбраться отсюда живым.
— Ты кладешь свою голову на плаху для меня, — говорит он.
— Да, — ворчу я, сжимая ручки плоскогубцев. — Было бы неплохо поблагодарить меня за это.
Его рот дергается, когда я снимаю последнюю цепь.
— Спасибо.
В его благодарности есть что-то такое, что заставляет сердце, которое, как я думала, замерзло, снова наполниться теплом. Я не знаю почему, но я верю ему. Действительно хочу верить. Не думаю, что он имеет какое-то отношение к этому Эрнандесу. Тони никогда не упоминал никого с таким именем, пока я была с ним, и папа тоже.
Драко просто настолько поглощен собственной паранойей, что чувствует, что не может доверять никому, кто даже проводил время в одной комнате с этим человеком. Думаю, я его не виню. Он не стал тем, кто он есть, за одну ночь. Он работал ради своего титула. Он должен быть осторожен. Но иногда излишняя осторожность и чрезмерная гордыня могут сделать человека глупым и безрассудным. Это может привести к гибели невинных людей.
— Ты бросаешь ему вызов, и ему это нравится, — говорит Роналдо, когда я кладу плоскогубцы обратно. Он слегка встряхивает своим телом, расслабляя суставы и позволяя остальным цепям упасть. На его коже красные отметины, узоры в виде цепей. — Вот почему ты сейчас занимаешь такое положение.
— Он исправляет свои ошибки. Я просто остаюсь собой, — говорю я ему, поднимая фонарь.
Он ухмыляется.
— Ты? Или сейчас все настолько нормально и скучно, что ты надеешься, что он действительно что-то сделает с тобой, когда узнает, что ты сделала? Он тебя балует. Он хорошо тебя трахает, я уверен. Могу сказать это по тому, как ты говоришь о нем. Так уважительно, как будто ты ему должна или что-то в этом роде. Но ты хочешь, чтобы он стал прежним. Жестоким. Именно такого мужчину ты хочешь — чтобы у тебя была причина дать ему отпор или даже убить его, если до этого дойдет. Ты просто слишком боишься принять эту ужасную правду.