Ненависть и прочие семейные радости

Уилсон Кевин

– Он здоровский писатель, – вклинился Дэвид, и Кенни с Арденом согласно закивали.

– А знаешь, какая у меня любимая книга? – спросил Джозеф.

Бастер в ответ отрицательно замотал головой, и Джозеф расплылся в улыбке:

– «Дэвид Копперфилд» Чарлза Диккенса.

Бастер ни разу не читал этой книги, хотя и знал, что прочесть ее не мешало бы, и потому кивнул:

– Великолепное произведение.

Тут Джозеф так громко и радостно захлопал в ладоши, словно ждал этого момента долгие годы.

– Обожаю там первую фразу: «Меня зовут Дэвид Копперфилд», – вдохновенно

заговорил он. – Ведь это исчерпывающе сообщает то, что надо знать читателю. Все свои произведения я начинаю подобным образом: «Меня зовут Харлан Эйден», или «Я известен под именем Сэм Фрэнсис», или «Когда он появился на свет, родители дали ему имя Джонни Роджерс».

Бастер тут же припомнил первые слова из «Моби Дика» и обмолвился об этом Джозефу.

– «Зовите меня Измаил», – мигом процитировал тот. – Нет, такое все же не по мне. Это звучит не так здорово, как «Меня зовут Дэвид Копперфилд».

Какой-то старичок с пустой тележкой попросил компанию раздвинуться, чтобы он мог подобраться к стойке с носками, однако никто из них и ухом не повел.

– Видишь ли, – запетушился Кенни, – своими словами этот мужик, Измаил, производит такое впечатление, будто мнит себя уж очень важной шишкой. Он что, просто так не может сказать нам свое имя? Он собирается требовать от нас, чтобы к нему обращались именно так? – И Кенни состроил такую физиономию, будто всю свою жизнь вынужден был пересекаться с подобными экземплярами.

– К тому же это, возможно, и не настоящее его имя, – предположил Арден. – Он просто говорит, как нам его называть.

Итак, все трое сошлись на мнении, что, судя по всему, читать «Моби Дика» у них нет ни малейшего желания.

– Так что извини, Бастер, – подытожил Джозеф, – но «Дэвид Копперфилд» все ж таки у нас победитель и по-прежнему мировой чемпион.

В этот момент Дэвид отошел от компании и вернулся с упаковкой самогреющих грелок для рук.

– Люблю ими побаловаться, когда дубак на дворе, – вручил он грелки Бастеру.

Почти что исчерпав возможности своей кредитки на черное шерстяное пальто, непромокаемые штаны, «редвинговские» ботинки и бейсбольную кепку «кукурузников Небраски», Бастер вернулся с компанией в машину, и они покатили к следующему пункту назначения – магазину с алкоголем.

– А о чем была последняя твоя статья? – полюбопытствовал Дэвид у Бастера, и тот не задумываясь ответил:

– Мне пришлось делать репортаж с самой масштабной в мире групповухи.

Кенни на всякий случай включил поворотник и съехал к краю дороги. Наспех припарковавшись, он резко развернулся на сиденье:

– Что, еще раз?

– Вы, мужики, когда-нибудь слыхали про такую Эстер-Перепихушку? – спросил Бастер.

Все четверо многозначительно закивали.

– Так вот, я видел воочию, как она побила рекорд по самой большой в мире групповухе. За один день у нее был секс с шестьюстами пятьюдесятью мужиками.

– Да ну, ты… – начал Джозеф, даже зардевшись от смущения. – Ну, в смысле, ты-то с ней сексом не занимался? Я верно понял?

– О боже, нет, конечно! – вздернулся Бастер.

Тут же ему вспомнились двухчасовые телефонные пререкания с редактором журнала,

когда он отказался хоть каким-то боком присутствовать на этой оргии. «Это называется «гонзо-журналистика», – просветил его тогда редактор. – Сейчас найду тебе это словечко в интернете…»

– Так ты что, – подал голос Кенни, – и правда смотрел, как эту тетку трахают шестьсот пятьдесят мужиков?

– Ну да, – кивнул Бастер.

– И тебе за это еще и заплатили? – недоумевал Кенни.

– Ну да.

– Да уж, – заговорил Арден, – ничего себе! Ничего потряснее я в жизни не слыхивал!

– На самом деле не так уж это было и потрясно, – пожал плечами Бастер.

– То есть как?

– Ну, в смысле, может, это здорово звучит, но на самом деле я битый день там просидел без дела, глядя, как скопище волосатых и каких-то бесформенных мужиков со свисающими удами ждут своей очереди трахнуть тетку, которую уже все это откровенно задолбало. Кое у кого из них я взял интервью, и некоторые мне признались, что своим женам они в тот день сказали, будто пошли играть в гольф или смотреть кино. А один кадр самонадеянно похвастался, что его подружка пригрозила с ним порвать, если он ввяжется в это мероприятие. Причем тут же вдруг помрачнел и добавил: «А клевая была девчонка!» Всякий раз, как очередной мужик отрывался от Эстер, она взглядывала на какого-то типа, что сидел за столом с тремя различными часами, целой кипой бланков с согласием да арифмометром, и спрашивала, много ли там еще осталось.

– Ну ничего себе! Ничего ужаснее я в жизни не слыхал, – снова вставил Арден.

– А еще, – продолжал Бастер, поняв вдруг, что, единожды начав об этом говорить, он уже не в силах остановиться, – там стоял стол с едой для участников, и все эти голые мужики толпились вокруг, делая себе какие-то убогие сэндвичи и горстями пожирая «M&Ms».

– Да уж, не приведи господь, – замотал головой Дэвид.

– И тебе пришлось обо всем этом писать, притом что у тебя самого, готов поспорить, это вызывало жуткую гадливость? – посочувствовал Джозеф.

– Именно, – ответил Бастер, тронутый тем, что Джозеф очень точно уловил, насколько дико писать заметки о вещах, вызывающих у тебя лишь отвращение. – И потому я написал довольно неожиданную статью о том, что эта Эстер-Перепихушка, не будучи ни актрисой, ни порнозвездой, скорее походила на профессиональную спортсменку – на эдакого сурового марафонца, – и в этом плане я, как ни противно мне было все это наблюдать, мог лишь восхищаться ее выносливостью.

Кенни одобрительно закивал:

– Ничего себе! А лихая, должно быть, получилась статейка.

– Ну вот, – продолжал Бастер, – а спустя три недели вдруг выяснилось, что какая-то другая тетка, порнозвезда, побила ее рекорд аж на двести с гаком мужиков.

Все сидевшие в машине грохнули таким оглушительным смехом, что сперва даже не услышали, как в боковое стекло стучится полицейский.

При виде копа у Бастера возникло неодолимое желание получше спрятать контрабанду – и не важно, что ничего противозаконного при нем не имелось и за ним не значилось!

Кенни опустил стекло, и полицейский сунул голову в салон.