Ненависть начинается с любви

Я не могла сдержать поток слез. Похороны матери – это ужасно. И еще хуже чувствовать себя виноватой из-за того, что редко приезжала, редко писала, редко звонила. Почему я не приезжала в отпуск в отчий дом?!

Ответ на этот вопрос, конечно,

был. Я хотела отдохнуть от сумасшедшей работы в «Скорой», а здесь, на хуторе, это было просто невозможно. Мои родственники работали весь световой день. Я не смогла бы валяться на кровати или на берегу речки. Но ведь можно было приехать не на весь отпуск, а хотя бы на неделю, чтобы просто пообщаться. Ну, позанималась бы крестьянским хозяйством какое-то время… Хотя мне этого «хозяйства» в детстве и отрочестве хватило на всю оставшуюся жизнь.

«Прости меня, мама! – мысленно просила я. – Прости!»

Я надеялась, что она каким-то образом меня услышит. Я же говорила от души, а ее душа, как известно, сорок дней должна еще оставаться на нашей стороне, посещая места, где бывала при жизни.

Я уехала из дома, когда мне едва исполнилось семнадцать лет. Два брата и сестра остались с родителями. Наша семья, родственники и знакомые считали, что они все сделали и продолжают делать правильно, а я – белая ворона. Но я не хотела жить на селе. Я не хотела до конца дней своих заниматься сельским хозяйством («фермерством», как теперь говорят мои родственники). Меня манил большой город, хотелось увидеть мир своими глазами, а не только по телевизору, получить образование, работать не в поле и не в хлеву, и не варить, а только есть сыр! Я с уважением отношусь к крестьянскому труду и не понаслышке знаю, какой он тяжелый, но это не мое. Мои родственники любят то, чем занимаются, не могут себе представить жизни не на земле, а мне это наше семейное дело никогда не нравилось.

Мне всегда хотелось лечить людей и жить при этом в большом городе. Наши деревенские кумушки вспоминали, что у нас в роду была ведьма или, скорее, целительница. Мне она приходилась двоюродной прабабкой, и живой я ее не застала. Фактически я родилась через несколько часов после ее смерти.

Кто-то вспоминал ее добрым словом, потому что вылечила, помогла, кто-то честил, потому что она могла и приворожить, и отсушить. Я не знаю другого человека, который вызывал бы настолько противоречивые эмоции. Прошло уже более тридцати лет, а ее до сих пор помнят люди. Значит, оставила след на Земле. Значит, была сильной личностью. Работая врачом, я иногда жалела, что не застала прабабку в живых. Ее знания народных рецептов и трав помогли бы мне, хотя многие мои коллеги отрицают подобные знания. Но ведь главное – помочь человеку, не правда ли?

Большой город меня не ждал, как, впрочем, и массу других провинциалов. За свое место под солнцем приходилось бороться. Боролась, держалась зубами и ногтями, получила диплом врача-терапевта, устроилась работать на «Скорой», правдами и неправдами выбила комнату в коммуналке. Ограничивая себя во всем и работая на износ, смогла накопить на доплату – и переехала в отдельную квартиру, пусть и после пожара. Вместе с подругами сделали ремонт. Но мебель у меня еще старая, и я продолжаю ездить по частным вызовам в свои выходные. Вызвать могут в любое время дня и ночи. И даже после того, как заработаю на мебель, тоже буду ездить. Хочется вкусно кушать! Хочется одного, другого, третьего… Хочется стать шопоголиком вместо постоянных ограничений!

Личная жизнь не складывается, работа выматывает,

по музеям и театрам ходить уже нет сил, в выходные встречаюсь с такими же одинокими подругами. Если эти выходные вообще есть… Во-первых, я работаю по совершенно ненормальному графику, во-вторых, подрабатываю, когда вызовут. Меня все чаще и чаще стали одолевать мысли о том, что я попала не в свою колею. Судьбой мне была предназначена одна дорога, а я в силу своего упрямства и неуступчивости выбрала другую. Я счастлива, как мечтала когда-то?

Может, после окончания института следовало вернуться домой? Врачу на селе работа найдется всегда. Поехала бы не в родные края, а в какую-то другую, большую деревню, где врачам сразу же дают жилье. Может, еще не поздно? Хотя, конечно, поздно… И квартиру я уже в Питере заработала! За эти дни в отчем доме я поняла, что безнадежно отдалилась от родственников. У них общие интересы, братья женаты, сестра замужем, у всех дети, все так и занимаются сельским хозяйством, то есть фермерством. Они обсуждали собранный урожай, надои, сыры, а я часто не понимала, о чем идет речь. Нет, на родине я больше жить не смогу. И на селе не смогу. И не хочу. И я там точно не буду счастлива. То есть буду чувствовать себя еще более несчастной, чем в большом городе, где у меня есть собственная квартира, работа и возможность приработка.

А где я смогу чувствовать себя счастливой? Что мне делать дальше со своей жизнью? Какие шаги предпринять, чтобы сменить образ жизни?

Внезапно маленький «Ан-2», в котором я летела из родных мест к ближайшему относительно крупному аэродрому, резко тряхнуло. Этот самолетик, по-моему, перевозил пассажиров еще в те годы, когда я покидала эти места навсегда. А что тут удивляться? «Кукурузник» занесен в Книгу рекордов Гиннесса, как единственный в мире самолет, который выпускается уже более шестидесяти лет. У нас, правда, больше не выпускается (а зря, он необходим во многих регионах нашей страны), но такие самолетики продолжают делать в Китае. У нас некоторые летают уже более сорока лет, у них послужной список более двадцати тысяч часов – и ничего, фурычат!

Однако тут что-то явно пошло не так…

«Встань с кресла», – внезапно прозвучал в голове женский голос.

Мама? Со мной говорит мама? Мне показалось, что это ее голос, хотя я давно его не слышала. Но именно так он звучал в телефонной трубке, когда мы разговаривали с ней в последний раз.

Я встала.

– Варвара, сядь! – тут же крикнул какой-то наш дальний родственник. Мой троюродный дядька? Или четвероюродный? – Куда ты собралась?

В салоне, кроме меня, находились еще семь человек. Все летели с похорон. Вообще «кукурузник» может принять на борт двенадцать пассажиров, экипаж – два человека.

«Иди к дверце», – прозвучал в голове тот же голос.

К какой еще дверце? В самолет? К той, через которую мы заходили в салон?

Пока я думала, «кукурузник» стремительно пошел на снижение. Я не слышала больше рева мотора, только крики пассажиров. Я упала, ухватилась за одно из кресел.

«Ползи вперед», – приказал голос.

Я так и сделала. Я знала только, что нужно ползти к выходу из салона этого злосчастного самолетика.

Внезапно послышался жуткий треск, я врезалась головой в чей-то ботинок или ботинок врезался мне в лоб, на мгновение я потеряла сознание. Очнулась в кромешной тьме, потом увидела яркую вспышку. Прозвучал взрыв. Огонь на какую-то секунду осветил погруженный в темноту салон – и дверцу. Она оказалась у меня строго над головой. Если бы я не встала…