Ненавистная фрау
Шрифт:
— Я все меньше склонен думать, что это самоубийство, — сказал старший комиссар. — Если кто-то с пятью тысячами евро в кармане заливает полный бак бензина, покупает три пачки сигарет и сдает в чистку одежду, то у него явно нет намерения покончить с собой.
— Автомобиль с государственным номером МТК-IK 182, — объявил Шёнинг, — зарегистрирован на имя Изабель Керстнер. Проживает в Келькхайме, Фельдбергшграссе, сто двадцать восемь.
— Это она, — кивнул Боденштайн. — У нее ключ от «Порше» в кармане.
— Ну вот… — начал было Шёнинг, но Боденштайн не дал ему договорить.
— Мы
Сообщение о самоубийстве Гарденбаха стало главной новостью всех радиостанций. На пресс-конференции директор уголовной полиции Нирхоф сообщил лишь тот факт, что, по имеющейся на данный момент информации о расследовании, Гарденбах покончил с собой. Но, как и ожидал Боденштайн, средства массовой информации немедленно пустились в самые дикие спекуляции.
Дом номер сто двадцать восемь на Фельдберг-штрассе в Келькхайме оказался строгим зданием пятидесятых годов, которому пристройкой эркера и зимнего сада попытались придать некую индивидуальность. На крытой автостоянке находились только два контейнера для мусора и горный велосипед. Палисадник, окруженный живой изгородью из дикорастущей туи, выглядел заросшим. Газон давно не стригли, и на цветочных клумбах густо разросся сорняк. Возле двери в дом стояло несколько пар обуви и прислоненный к стене детский велосипед. Боденштайн и Пия вышли из машины и остановились перед деревянными воротами с облупившейся белой краской. «Доктор Михаэль Керстнер» — гласила надпись на бронзовой табличке рядом со звонком. Боденштайн вынул почту из почтового ящика. Целая пачка писем и газет «Келькхаймер Цайтунг». Это свидетельствовало о том, что как минимум накануне почту никто не забирал. Уже во второй раз за этот день ему предстояло выполнить печальную миссию: без всякого предупреждения огорошить ничего не подозревающих людей страшной новостью.
— Это надо пережить. — Оливер решительно нажал кнопку звонка. Из дома не донеслось ни единого звука. Так же, как и после второго, и после третьего звонка.
— Вы напрасно звоните, — заставил обоих обернуться чей-то голос. — Никого нет дома.
В соседнем палисаднике, аккуратном и тщательно ухоженном, стояла пожилая женщина с редкими седыми волосами и морщинистым лицом Кобольда [5] . В ее глазах в равной степени читались любопытство и недоверие. Она протиснулась через неплотные ветви изгороди и неодобрительно покачала головой, увидев сорняки и мусор.
5
Кобольд — в мифологии Северной Европы являлся добродушным домовым. Однако в ответ на пренебрежение к себе мог устроить в доме хаос и беспорядок.
— Их никогда не бывает дома, этих Керстнеров, — проворчала она. — Господин доктор уезжает ранним утром, а возвращается часто за полночь. Мой муж Карл Хайнц говорил, что с такой женщиной, как эта, все это долго не протянется. Так и вышло, не правда
— Когда уехала фрау Керстнер? — Пия без труда перешла на гессенский диалект, и Боденштайн сдержал насмешливую ухмылку.
— Точно сказать не могу. — Старуха нагнулась, чтобы выдернуть сорняк у своих ног. — Этой часто не бывало дома целыми днями. Господин доктор больше заботился о ребенке, чем она.
Стало очевидно, на чьей стороне симпатии соседки.
— Она голая загорала на террасе, если не занималась своей лошадью или не веселилась на какой-нибудь вечеринке. — Фрау презрительно фыркнула. — А бедный муж горбатился на нее день и ночь.
— Вы не знаете, где мы сейчас можем найти господина доктора Керстнера? — вежливо поинтересовался Боденштайн.
— В клинике. Он всегда там. Такой старательный милый мужчина этот господин доктор… — начала соседка новую тираду, которую Боденштайн быстро оборвал.
— В клинике? — удивленно переспросил он.
— Да, в ветеринарной клинике для лошадей. Наверху, в Руппертсхайне. Доктор Керстнер — ветеринар. — Похоже, женщина хотела спросить, кто такие вообще эти двое визитеров, воскресным утром наводящие справки о соседях, но Боденштайн и его коллега уже направлялись к автомобилю.
— Зачем он вам, собственно говоря, нужен? — все-таки крикнула соседка, но ответа не получила.
Боденштайн ехал через Фишбах, чтобы в третий раз за это утро оказаться в Руппертсхайне. Он думал о Козиме. К нему опять вернулось хорошо знакомое чувство одиночества, а вместе с ним и неодолимое желание, чтобы в один прекрасный день она потеряла интерес к этим утомительным приключениям. Но он скорее прикусил бы себе язык, чем попросил бы ее отказаться от киноэкспедиций, поскольку слишком хорошо знал: Козима обожает свою работу и растворяется в ней без остатка. Тем не менее ему становится все тяжелее неделями ждать ее возвращения.
— Надо было узнать адрес этой ветеринарной клиники. Придется теперь расспрашивать прохожих. — Голос Пии отвлек старшего комиссара от невеселых мыслей.
— Я знаю, где она находится.
— В самом деле? — Женщина удивленно посмотрела на шефа.
— Я вырос неподалеку от этих мест, — пояснил Оливер. — В поместье Боденштайн. Возможно, вы знаете. Оно расположено между Фишбахом и Келькхаймом.
— Да, конечно, я знаю, — подтвердила Пия, которая, правда, до этого момента не проводила параллели между исторической усадьбой и именем своего шефа.
— У нас всегда были лошади, — продолжал тот, — и доктор Ханзен из Руппертсхайна был тогда единственным ветеринаром в этой местности. Пару лет назад он погиб в результате несчастного случая, и с тех пор клиникой руководит его дочь Инка.
— Ого! — Пия с любопытством смотрела на шефа. — Уверена, раньше вы участвовали в охоте на лис.
— С чего вы взяли?
— Ну, — пожала плечами Пия, — в ваших кругах любят охоту, разве не так?
— В каких кругах?
— Графиня такая-то приглашает герцога такого-то поохотиться на лис…