Ненавижу тебя
Шрифт:
Я ненавидела его за такую неудачную попытку завалить меня в постель при первой встрече, а теперь млею под его руками, жмурясь и едва не мурлыча. Он прикасается ко мне медленно и с нажимом, будто хочет навсегда запомнить. Запечатлеть в памяти и на коже эти прикосновения.
— Красивая ты, Никольская… — произносит он мне на ухо, — разденешь меня?
— У нас осталось двадцать пять минут, Эли, — я бросаю взгляд на часы, а он вжимает меня мягко спиной в прохладную стену, и я охаю.
— Тогда делай это быстрее, Настя, — фыркает бескомпромиссно он, и я помогаю ему
Почему-то мне кажется, что сегодня он более напористый, чем обычно, но эти мысли уходят, стоит только его горячем телу соприкоснуться с моим. Всё становится далёким и не сильно важным в этот момент. Только наши поцелуи, наше дыхание, сливающееся воедино, и жаркие прикосновения. Я думала, такое бывает только в фильмах, когда двух героев прямо с порога охватывает страсть.
Но такой страсти, с какой впивается в меня поцелуем Элиас, стоит только мне обмякнуть окончательно в его захвате, и забыться, чувствуя, как дрожат ноги — такой в даже в фильмах я не видела. Он целует несколько грубо и болезненно, будто оставляя клеймо. Резко отстраняется, не убирая ладони с моей шеи, и я стою перед ним, как была — обнажённая, растрепанная. Я облизываю припухшие губы, и смотрю с удивлением, как меняется выражение его лица.
Оно становится холодным и жестоким. Элиас криво усмехается, заметив мой вопросительный взгляд.
— Ну что, Настя, поболтаем о нас? — произносит он, и я сдвигаю брови, пытаясь понять, что не так в его тоне и в странной перемене настроения. Мы, черт побери, сейчас занимались любовью. После этого обычно не устраивают эмоциональные американские горки, а мило мурлычат, обнимая друг друга.
В душе скребет неприятное предчувствие.
— Что происходит? — интересуюсь я тихо.
— Ничего особого. Просто ты мне сейчас расскажешь одну занимательную историю, Никольская, — он неожиданно сжимает пальцы у меня на шее — не больно, но не сильно приятно, и я ошарашенно пытаюсь отдернуться. Эли наклоняется ко мне ближе и вкрадчиво интересуется:
— Откуда ты знаешь Ярышева, Анастасия? Говори прямо и быстро.
Чего-о?! Я приподнимаю в ответ бровь.
Эпизод 55. Настя
— Ты крышей поехал, Эли? — вырывается у меня единственный разумный в этот момент вопрос, — при чем тут Ярышев?! Я тебя сейчас тресну, честное слово, — я сбрасываю его руку, наклоняюсь, подбираю свои вещи с пола, потом подбираю его вещи и швыряю ему в лицо.
— Никольская! — он успевает поймать их, прежде чем они упали бы обратно, — ты ответишь на вопрос или нет?
Я пораженно смотрю на него, прижимая одежду к груди. Откуда он вообще знает про Олега Николаевича? Следил за мной?
— Это мой бывший работодатель, Элиас, — медленно произношу я, — Ярышев Олег Николаевич. Ты же про него? Знаешь, такие вопросы задают в беседе за чашкой чая, а не после занятия любовью. Ты головой стукнулся?
Он нервно и раздражённо одевается, рывком расправляет на своих чёртовых кубиках (будь они неладны) футболку, и, сверкнув сталью глаз, смотрит на меня.
— Нет, не стукнулся, Никольская.
Оу. Я изгибаю бровь, и тоже одеваюсь. Медленно и вызывающе глядя ему в глаза, наблюдая, как через раздражение проблесками вспыхивает интерес. Придурок. Мечтай теперь обо мне.
— Ты меня в чем-то плохом подозреваешь? — невинно интересуюсь я, — в промышленном шпионаже, что ли? Ответь мне на вопрос, Эли, почему ты ни капли не изменился? Почему ты готов подозревать меня во всяких гадостях, прежде чем попытаешься разобраться? Больше у тебя не будет пятнадцати лет подумать. Я не вижу смысла заводить новые отношения со всякими придурками в сорок пять, — я запускаю руку в карман пальто и швыряю в Элиаса ключи, — лови. Можешь сам жить в этой квартире и пестовать мысли о стерве-Никольской. И пить поганый, к слову, чай!
Я разворачиваюсь к двери и хватаюсь было за ручку, как меня неожиданно берут поперёк талии, открывают от пола, и под аккомпанемент моих громких ругательств тащат в комнату. В одну из комнат.
Там Элиас кидает меня на диван, и нависает надо мной, схватив и прижав мои запястья.
— Я в уличной обуви, идиот, — сообщаю ему я.
— Да мне плевать, Насть, — парирует он равнодушно, — ты никуда не уйдешь. Да, я тебя подозревал. Но мне плевать, даже если ты решила сговориться с Ярышевым и сливать ему всю информацию о моей жизни.
— Тебе плевать на меня. Я поняла. Ты меня отпустишь, в конце концов? Что тебе тогда надо? — интересуюсь я, представляя, как делаю дыру в груди этого биоробота без совести, а потом сжимаю ему все внутренности, чтобы он хоть на мгновение ощутил то, что я чувствую сейчас.
— Да не на тебя мне плевать, Никольская, — хмыкает Элиас, — я просто хочу знать правду. Он дал тебе деньги? Я дам больше, чтобы ты забыла о нем, — у меня взмывают брови на лоб, — я сказал тебе, Настя, что ты от меня никуда не денешься. Думаешь, я пошутил?
— Ты точно придурок, — вдыхаю я, — и повернулся на деньгах. Бергман, Ярышев спас меня сегодня от бывшего мужа и просто подкинул сюда. И предложил вернуться к нему на работу. Ты чертов параноик, спросил бы сначала!
— Я тебя и спросил, Настя.
— Когда?! Сразу после…
— Меня очень волновал этот вопрос, — фыркает Элиас, — ладно, если серьезно, я думал что-то подобное, а не о том, что тебе приплачивает этот пузан, чтобы ты сливала обо мне всю информацию. Я не могу тебе позволить работать у него, Анастасия.
Кажется, я слышу, как в моей голове со скрипом крутятся мыслительные шестерни. Я вспоминаю телефоны доверия для жертв домашнего насилия и тирании. Странность в том, что Элиас как-то слишком рано начал проявлять себя в плохом свете…обычно это происходит после замужества.
— Знаешь, если бы ты взял лопату и принялся закапывать наши отношения, это вышло бы у тебя медленнее, чем после твоих слов… — произношу задумчиво я, — у меня есть Соня, и я должна её вырастить. Меня не сильно волнует то, что это твой конкурент, Эли. Я всегда буду ставить благополучие ребёнка на первое место.