Нэнэй
Шрифт:
– Мы позвонили вице-президенту Чечни, – ответила Лидия Степановна, с нескрываемым уважением наблюдая за поведением старушки. Она была до глубины души тронута тем, как мужественно приняла эта женщина тяжелое известие. – Он обещал отпустить парней, но только если за ними приедут матери…
Хаят-апай молча вскинула вопросительный взгляд на Золотареву. «Вот это выдержка! – отметила про себя Лидия Степновна. – Железная воля!».
– Он сообщил, что, если они сейчас отпустят пленных, их как изменников Родины могут расстрелять свои же. К сожалению, он прав: у нас такой бардак, если и не расстреляют, снова
– Конечно, чеченцы хотят на пленных политику делать… – вмешался в разговор Хамит.
– Не знаю, чего они хотят, мне наплевать, – зло выговорила гостья. – Нам надо своих детей вызволять…
– Я поеду, – спокойно произнесла Хаят-апай. – Куда и к кому обращаться?
Городская дама и Хамит удивленно переглянулись.
– Хаят-апай, тебе семьдесят с лишним лет, об этом не может быть и речи! Там война… – растерялся капитан.
– Лучше пошлите какую-нибудь родственницу. Мужчин нельзя, сами понимаете, – поддержала Хамита гостья. – Все координаты дадим.
– Мне некого посылать! Мы с Тагиром одни, – упрямо ответила старушка. – Сказано, сама поеду, значит, так и будет! Куда и когда ехать?
Лидия Степановна еще раз с ног до головы обвела взглядом хозяйку. Перед ней стояла небольшого роста, худенькая, с азиатсками чертами лица, с выбившими из-под платка седыми прядками селянка и смотрела укоризненно. У нее были усталые, но очень ясные глаза…
Хамит тем временем что-то пытался говорить, но, гостья и хозяйка, молча изучающие друг друга словно и не замечали его.
– Хорошо, – вдруг согласилась Лидия Степановна. – Езжайте!..
Она подошла и порывисто обняла Хаят-апай. Оторопевший Хамит с минуту смотрел, как, прижавшись друг к другу, тихо плачут уже немолодые, познавшие в жизни полную чашу горести женщины, а потом, опомнившись, на цыпочках, тихонько, словно боясь разбудить спящего ребенка, направился к двери…
Через час, объяснив, как доехать до Назрани и куда обратиться по приезду, они попрощались с Хаят-апай
Когда гости уехали, Хаят-апай машинально, словно полусонная, убрала со стола посуду, подкинула дров в печку, принесла воды из колодца и устало опустилась на диван. Потом, вспомнив что-то важное, соскочила и лихорадочно начала собирать с пола половики. Вынесла их на улицу, поваляла на снегу. Хотела занести снова в дом, но, передумав, повесила на забор. Она то принималась колоть дрова, то подливала воды овцам. Затем, отбросив другие дела, женщина включила домашнюю самодельную мельницу, благо дали свет, и стала дробить зерно для птицы. Но уже минут через десять выключила аппарат, кинулась мыть полы. Она металась, словно птица в клетке, не зная, как выбраться из горьких дум.
Наконец, уставшая и опустошенная, не раздеваясь, легла на диван и закрыла глаза. Старый кот, словно почуяв состояние хозяйки, тихонько запрыгнул к ней и мурлыча начал тереться об руку.
– Где же наш Тагир? – с тоской промолвила женщина, поглаживая кота по спине. – Не обижают ли его? Он же у нас такой ранимый…
Через минуту-другую она с трудом поднялась и подошла к картине, висевшей на стене.
– Всевышний, не дай погибнуть моему внуку, – прошептала она, проведя рукой по шершавому холсту. – Он ведь у меня единственный… Я же все эти годы жила только ради
2
Обращение к Всевышнему
Она еще раз погладила картину, пододвинула стул и, опустившись на него, молча уставилась на полотно.
Эту картину Тагир начал рисовать, когда учился еще в девятом классе.
– Что ты делаешь? – с удивлением спросила она однажды, увидев, как мальчишка уже третий день после уроков не отходит от стола.
– Рисую… – ответил он, не поднимая головы.
– Что же ты рисуешь? – Хаят-апай подошла и присмотрелась к рисунку. – Кто это на коне, важный такой?
– Чингис-хан!.. – в голосе внука женщина почувствовала восхищение.
– А эти? Что за люди?
Тагир отложил работу и резко повернулся к бабушке.
– Знаешь, нэнэй, недавно я услышал одну легенду, – возбужденно заговорил мальчишка. – Давным-давно Чингис-хан окружил одну крепость и попытался ее захватить. Но жители оказали ему небывалое сопротивление. Проходит неделя, вторая, третья, а он никак не может войти в этот город. А там закончилась вода, начался голод. Когда возник пожар, защитники крепости обратились к Чингиз-хану с просьбой пощадить хотя бы женщин и детей.
«Хорошо! Пусть уходят! – распорядился царь царей. – Я разрешаю им взять самое дорогое для них, столько, сколько они смогут унести».
Так вот, открываются ворота горящей крепости, и перед изумленными монголами появляются женщины, несущие на своих плечах раненых отцов, мужей, братьев, сыновей.
Враги схватились за оружие, но Чингис-хан, потрясенный мужеством помилованных женщин, приказал своим воинам отпустить их с миром. Видишь, нэнэй, каким был Чингис-хан! Великим и справедливым!
– Сынок, завоевывая чужие города, подвергая их огню, убивая людей, разве можно быть великим?! – возмутилась Хаят-апай.
Мальчишку словно ужалила пчела.
– Ничего ты не понимаешь, нэнэй! Чингис-хан – это великий полководец, как Александр Македонский, как Наполеон…
– Но они, как ты говоришь, свое величие приобрели огнем и мечом. Но разве, угнетая других, отбирая их земли, города, можно возвеличиться? Вот ты говоришь – Наполеон. Не он ли бежал из России, бросив свое войско? Кстати, мой прадед воевал с этим Наполеоном, гнал его до Парижа…
– Да ну тебя, нэнэй, ты совсем отсталый человек! Кто же тогда великий? Защитники крепости что ли? – Мальчик с иронией посмотрел на бабушку.
– Хорошо, хорошо, – снисходительно улыбнулась Хаят-апай, стараясь успокоить внука. – Я окончила всего семь классов, может, чего и не понимаю… Но мне кажется, женщины, вынесшие на плечах своих мужчин-воинов, совершили больший подвиг, чем этот Чингис-хан…
– Во сказанула! – воскликнул Тагир, пряча картину под стол, – тоже мне, нашла сравнение! Историю делают личности, а не простой народ…