Ненормальная война

Тамоников Александр

От шума проснулись заключенные. Надрывно кашлял депутат Горчак. С каждым днем он становился бледнее, чахотка разъедала его легкие, но полковник еще не придумал, что с ним делать. Он неприязненно покосился на безучастную фигуру, сидящую на нарах. Деваться некуда, придется подлечить народного избранника, а то загнется раньше срока.

Журналист Згурский тоже не благоденствовал. Исхудал, кожа на щеках обвисла. Презрения в глазах стало на порядок меньше. Последовала беззвучная, очень короткая дуэль глазами, и Борис Евгеньевич отправился дальше.

Он

глянул на Тепленко, покачал головой. Почему она еще живая? Женщина лежала, укрывшись одеялом, и спорадично вздрагивала. Можно представить, что тут с ней вытворяли всем кагалом.

В камерах напротив было тихо. Медсестра Мордвина постепенно превращалась в привидение. Действительно, за что он ее так? За то, что обмолвилась парой слов с Борисовым? Полковник усмехнулся. Ничего, хуже для страны не будет.

Девушка сидела на нарах, съежившись в комочек. Привлекательность она еще не растеряла, но выглядела жалко. Поблекли волосы, несколько дней не видевшие шампуня, истончилась кожа на лице. Она взглянула на него с надеждой, но не прочла ничего обнадеживающего в глазах полковника и задрожала.

Женский пол Вишневский любил, с удовольствием пользовался расположением очаровательных дам. Еще ему нравилось, когда его боятся. Он покровительственно улыбнулся девушке, подмигнул ей.

«Пусть посидит, придумаем, что с ней делать. Это не проблема. Всегда можно обвинить в сговоре с сепаратистами, – подумал полковник. – Главное сейчас – Борисов с его обширными познаниями о вооруженных силах так называемой Новороссии».

Он сделал знак надзирателю, мол, открывай. Подлетел Псаренко, загремел ключами. Отворилась решетчатая дверь. Вишневский осторожно вошел внутрь. Как бы невзначай неподалеку оказался Бунич, начал виться кругами, щелчками пальцев отгоняя надзирателя.

– Боже, как вы уже достали! – пробормотал Борисов, поворачиваясь на правый бок.

Он тоже не похорошел за прошедшие сутки. Кожа лица стала дряблой, глаза ввалились и помутнели.

Арестант почувствовал запах перегара, сделал соответствующее лицо и спросил:

– Бухаете, полковник? Остатки совести пытаетесь заглушить?

– Совесть? – удивился Вишневский. – Она там, где родина, Александр Сергеевич. Люди, сидящие в этом подвале, не имеют к ней никакого отношения.

– Особенно та девушка. – Борисов кивнул на стену. – Она просто выполняла свой долг и, между нами говоря, наивно верила вашей пропаганде.

– Лес рубят – щепки летят, Александр Сергеевич, – заявил Вишневский. – Кажется, так говорили ваши любимые большевики.

– А женщина в камере напротив – тоже щепка? – В мутных глазах арестанта заблестело презрение. – Не думаю, что она серьезно провинилась перед вашим режимом. Отработанный материал, верно? Вы отдали приказ бить ее и насиловать на моих глазах, чтобы сломить меня? Чтобы я представил, как это же вытворяют со мной? Вы не только подонок, милейший, но и глупец. Такие действия могут вызвать только озлобленность. Вы пришли меня допрашивать? Извольте. На пьяную голову

это делать легко и приятно. С чего начнем?

– Давайте подумаем, Александр Сергеевич. – Полковник подошел ближе, свысока уставился на лежащего арестанта. – Прикиньте сами, с чего вам будет легче начать. Семейный состав высшего руководства вашей террористической армии? Должностные лица в Москве, с которыми ваши военачальники и чиновники налаживают многоуровневые отношения? – Полковник машинально нащупал в кармане диктофон.

Он, конечно, выпил, но работа есть работа.

– Нет, думаю, с другого, – заключенный понизил голос.

– С чего же? – Полковник машинально нагнулся.

Как он проморгал? Этот парень, похоже, вбил себе в голову, что ему нечего терять. Вишневский и моргнуть не успел, как арестант высвободил руку, укрытую под телом, подался вперед, схватил его за грудки. Активизировалась вторая рука, сжатая в кулак, полетела полковнику в скулу.

Удар ошеломил сотрудника СБУ, искры брызнули из глаз. Он дернулся, но Борисов держал его. Кряхтел от напряжения и боли в ноге, но не отпускал, ударил еще пару раз и засмеялся от удовольствия. Сбылась его заветная мечта.

Лицо Вишневского пылало, горела скула. Когда ослабла хватка, он вырвался, отпрянул. Искры плясали в голове. На какое-то время он потерял ориентацию, качался, хватаясь за стену.

Борисов лежал и смеялся, раздувая ноздри.

Капитан Бунич ахнул и стал протискиваться в камеру.

Бешенство охватило полковника. Кипя от ярости, он бросился на обидчика, принялся бить его по лицу, по груди. Борисов хрипел, пытался защищаться, даже ударил еще раз и попал в плечо. Но полковник был сильнее, и положение у него было доминирующее. Он распалялся. Что этот террорист проклятый возомнил о себе, на кого руку поднял?!

Пара ударов пришлась даже по больной ноге. Вишневский этого не замечал, бил по ненавистной физиономии, коленом по бедру, не подозревая, что выглядит при этом жалко и карикатурно.

Борисов перестал сопротивляться, стонал и вскрикивал от боли. В его глазах опять поселилась муть. Он потерял сознание.

Бунич оттащил шефа от майора и дерзко встряхнул, попирая все нормы субординации.

– Борис Евгеньевич, очнитесь! Вы что творите? – взволнованно частил капитан. – Вы же почти до смерти его забили. Прикончите Борисова, и к чему тогда вся эта работа? Он получит по заслугам, Борис Евгеньевич, но не сейчас, потерпите.

Вишневский насилу опомнился. Бунич прав. Если полковник сегодня потеряет еще и Борисова, то может с чистой совестью увольняться из органов.

Он плевался от злости, ощупывал саднящую скулу. Сотрудник СБУ ни разу в жизни не испытывал такого унижения. Ладно, этот тип за все поплатится, дайте только время.

Борисов лежал неподвижно, прерывисто дышал. Кровоточили ссадины на лице, повязка с гипсом пропитывалась кровью.

– Что же вы натворили, Борис Евгеньевич! – сокрушался Бунич. – Теперь придется заново его собирать.