Ненужная война
Шрифт:
Я развернулся и от всей души пнул труп в голову. Раздался мерзкий хруст, кажется, я пробил ему висок.
— Да чтоб тебя в посмертии черти каждый день жарили, мстительный ублюдок! — заорал я. — Во всех смыслах!
Трясло уже капитально, если бы его можно было как-то воскресить, я бы, наверно, удавил его сейчас собственноручно.
— И это ты-то? Кто даже медведя убить не смог?
Одна фраза, но она меня просто сдула. Вся злость тут же испарилась, оставив место одной лишь усталости.
— Мариша, будь добра, разожги камин, если
В глазах Сильфиды появился даже не страх — ужас. Она сделала несколько шагов назад и спряталась за Маришей.
— Сюзерен, нельзя ли…
— Не знаю, о чем она там подумала, но я имел в виду вполне безобидный смысл, — я достал несколько иголок, закрепленных мною еще в Накоа. — Я просто хочу ее зашить. Если ты забыла, на улице дубак.
— На улице что? — не поняла меня мечница.
— Холодно.
Интерлюдия 46
Ассасин с ненавистью смотрел на трубу, из которой повалил дым. Что это означало, он знал, от чего его настроение портилось все сильнее — холод пробирал до костей, его экипировка не была рассчитана на горный воздух. Хотелось плюнуть, однако, у него были его собственные правила, кодекс, или как он любил его называть, кредо, запрещавшее ему оставлять работу невыполненной. Да, официально он еще не получил этот заказ, однако был уверен, что в таможне его уже ждет письмо с приказом на устранение. Впрочем, даже если его и не было, убийца его уже приговорил. По неведомой ему самому причине, этот человек его неимоверно раздражал. Выбивался из общей картины, делал все не так, как от него ожидалось… Путешествует с двумя эльфийками, но до сих пор не тронул ни одну из них, даже не попытался! Зато переспал с наложницей, которую видел в первый раз в жизни. В чем логика, в чем какая-то рабыня может превосходить двух эльфийских принцесс? Разве что только доступностью?
Чем дольше убийца думал о нем, тем сильнее злился.
— Ты не увидишь завтрашний рассвет, человек, — прошептал он, устраиваясь на наблюдение. Нужно ждать. Но он, как представитель своей расы, умел это прекрасно.
***
Черные нитки на желто-зеленом поддоспешнике, конечно, выделялись, но, во-первых, свою функцию выполняли, а во-вторых — все равно закроются кожаным нагрудником. Со шнуровкой, правда, пришлось попотеть — выброшенные вчера тела падальщики растащили на приличное расстояние, однако за пару часов поисков Марише удалось найти более или менее целые подходящие шнурки. Я все это время не выходил из дома — почему-то не отпускал страх за Сильфиду, почему-то казалось, что ни в коем случае нельзя оставлять ее одну.
Толстый шнурок с большим трудом проникал в пояс желто-зеленых штанов. Найти бы, конечно, потоньше, но находились лишь куски таких шнурков.
— Аааа, надоело! — заорал я и распорол ткань по шву. Все равно толстый шнурок будет ходить там слишком туго, проще перешить.
Я находился в самом разгаре этого процесса, когда Сильфида вдруг села рядом и аккуратно обняла меня.
— Спасибо, — прошептала она. — Спасибо, что не отчаялся там, у моста. Спасибо, что продолжил
— Я признаю лишь одну смерть, принцесса — ту, что видел собственными глазами, — ответил я. И сам передернулся от пафосности своих же слов. Словно заправский киллер сказанул.
— Где ты этому научился? — спросила она, видя, как я перешиваю ее штаны.
— Когда ты всю жизнь живешь один, ни на кого не надеясь, обучаешься очень многому.
— А как же твои родители?
— У меня их нет. Вернее… я о них ничего не знаю.
— Кто же тебя вырастил?
— На Земле для таких брошенных, как я, существуют специальные заведения — детские дома. Там живут и воспитываются дети, которые по каким-то причинам остались без родителей.
— Разве не здорово проводить время в компании таких же детей, как ты сам?
— Ты забываешь о том, что они растут без родителей. Без той любви, которая так важна в этом возрасте.
Сильфида некоторое время молчала, наблюдая за моей работой.
— Но ты вырос достойным человеком.
— Очнись, принцесса. Я вырос вором, человеком, без проса забирающим чужие вещи, чтобы продать их тем, кто за них заплатил. Это разве достойно? — я сделал узелок и перерезал нить. — Держи. До таможни должно хватить, а там пускай шьет тот, кто это умеет.
— Ты тоже умеешь.
— У меня вот тут на рубашке была дырка от пули, сквозная, а вот здесь и здесь — разрезы от твоих стрел. Сможешь их найти? Нет. А вот на арене Малрон мне разрезал грудь, перерубив цепочку, на которой амулет держался. И вот этот шов ты видишь, потому что его я шил.
Рубашку, как и джинсы, по-хорошему, уже давно пора было менять, но… это были единственные вещи, которые у меня остались с Земли. Джинсы уже давно внизу шли бахромой, еще с момента моего побега из замка в ночь, когда Маркус убил Лесию, рубашка выглядела получше, но лишь потому что Делина сотворила с ней чудо, зашивая ее так, что, даже зная где искать, я никак не мог найти швы. Со штанами она, к сожалению, так не могла, говорила, что ткань не дает ей этого сделать, но, как я знал, она все равно пыталась. По сути, все мои вещи сейчас на мне еще живы лишь ее стараниями.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил я принцессу. — Готова покинуть это «дружелюбное» место?
— Да, — она кивнула. — Спасибо, Максим.
— Не за что, принцесса. Не за что. Все пошло наперекосяк из-за моего длинного языка.
— Послушай, ты не мог этого знать. Люди — они вообще такие и есть: мстительные и завистливые. Даже если бы ты этого не сказал, они бы нашли другой повод, я уверена.
— Тогда… зачем же мы сюда пошли?
— Все же существовал шанс, что они сдержат свое слово. Хоть мы их и презираем, но… они-то нас любят.
…Да. Я помнил, с каким вожделением смотрели на Сильфиду люди.
— А ты, значит, притворяешься мужчиной в людском обществе, верно? — спросил я Маришу.
— Верно, сюзерен. Их способность разозлить меня, не говоря ни слова, порой выходит за рамки того, что я могу стерпеть. Поэтому я попросила сковать мне такой доспех и сшить такой поддоспешник, а так же сократила имя, чтобы оно больше подходило на мужское.
Разумный ход, в принципе. Люди признают в ней мужчину и не лезут с расспросами.