Необходимо для счастья
Шрифт:
Тогда, в библиотеке, я глядела на него, глядела с минуту, наверное, а показалось — целую жизнь: все вспомнила. И школьные наши встречи, и первые его приезды на каникулы, и письма, особенно письма. Как я только раньше об этом не задумалась! Правду говорят, что влюбленный человек — слепой. Но слепой он только до времени, а потом прозревает. Ведь замечала я, с третьего курса заметила, что он стал реже писать мне о своем любимом профессоре, лекции которого он пересказывал мне в письмах, реже сообщал о прочитанных книгах да и письма его становились все короче и короче.
Нет, не виноват он, ни в чем не виноват, ведь отвечал он на эти письма, всегда отвечал и разделял мою радость, и вот вернулся ко мне, — значит, любил, надеялся, на любовь нашу надеялся. А что такое любовь, одна только любовь?.
Я глядела тогда на Алешку, на тонкое лицо его глядела, на высокий лоб с прядью русых волос, на его плечи, сильные, тренированные плечи гимнаста… Боже мой! Как безумно глядела я на него и с отчаянием думала: нет другого такого человека на свете, он единственный, он только мой и ничей больше!
А он гладил Светкины руки.
Нет, и одна любовь — это много, это очень много, дорогая редакция. Без нее ничего не выходит, работа на ум нейдет.
Я бросила тогда свои листки с конспектом выступления, прямо на пол им бросила и — дура, такая дура! — сказала со слезами, злобно:
— Конференцию готовите? Ну так и мои листки не забудьте, я тоже готовилась.
Смутились они оба, застыдились, но Светка первая на меня посмотрела и сразу занялась вся, вспыхнула, пунцовой стала до самых ушей, до золотых своих клипс с голубыми камешками. Я сама и покупала эти клипсы, из Югославии привезла, себе и ей. Не золотые они, позолоченные только, недорогие.
А я не знала, что делать. Я не пошла тогда домой, а побежала в свой телятник, чтобы никого не видеть, ни с кем не говорить, чтобы выплакать им свою беду, моим проклятым, любимым, глупым телятам. Я лежала на сене возле их кормушек, ревела в голос, а они будто понимали, что у меня беда, окружили, нюхают, руки мне лижут. А я реву. В глазах у меня застыли Светкины руки, которые гладил Алешка. И гладил, и целовал, наверное.
Вот сейчас пишу, месяц почти прошел, и опять, как в тот день, не могу успокоиться — слезы сами бегут и бегут, все письмо обкапали. Вы уж простите меня, пожалуйста.
Что же мне делать? Светка тоже переживает (о маме я уж не говорю — мечется между нами, не знает, кого ругать, кого жалеть), не раз плакала вместе со мной, говорит, что готова уехать, перевестись в райцентр, куда ее давно зовут. Но мы ведь близнецы, нам трудно даже сейчас друг без друга. Да и зачем ей уезжать?! От своей-то любви, от счастья! И Алешке не надо уезжать, он ни в чем не виноват. Но ведь и я не виновата, дорогая редакция, а все же я живу рядом, вместе с ними живу, и я им сейчас как укор, как соринка в глазу, хотя, поверьте, мне тоже не больно сладко видеть их каждый день, таких влюбленных и счастливых. Значит, уехать мне? Из родного-то села, где мне дорог каждый бугорочек,
Что же мне делать?
Ответ пишите заказным письмом, марки прикладываю.
1969 г.
ВЕСНОЙ
Ш е ф. Я собрал вас, товарищи, чтобы поговорить о ходе выполнения подведомственными нам предприятиями плана первого квартала текущего года…
О н (сотрудник пишет на листке бумаги и осторожно передвигает его к рядом сидящей сотруднице). Теперь затянет нудьгу на целый час. Давай супругами меняться.
О н а (отвечает на том же листке, передвигает его соседу и с преувеличенным вниманием смотрит на докладчика). У меня — полковник, оклад высокий, жалко.
О н. А у меня жена — завкафедрой, тоже деньги хорошие, но если окажется меньше, я приплачу.
О н а. Ты приплатишь единовременно, а он получает ежемесячно, и у него хорошее здоровье.
О н. На пенсию отправляют независимо от здоровья, а пенсия значительно ниже оклада. Что касается моей жены, то она еще лет двадцать послужит. Словом, от придачи я воздержусь. Учти и то, что я моложе твоего полковника, а это тоже капитал.
О н а. Зато у тебя двое детей, а у нас один.
О н. Так за это ты должна приплачивать: полковник будет пользоваться вниманием двоих детей, а я — одного.
О н а. Дождешься от них внимания. Давай послушаем, шеф что-то повысил тон.
О н. Если твой сын непочтителен, размер придачи возрастает. Мои дочери — паиньки.
О н а. А шеф сегодня куда-то торопится, уже итоги подводит.
О н. И славу богу. Не собираешься ли выступить?
О н а. Есть штатные ораторы. Оратели, как говорит моя бабка.
О н. Счастливая, бабку имеешь (см. на обороте). А у меня девочки с пеленок в коллективе.
О н а. Закругляется. Сейчас Панчохин попросит слова. Вон уж руку тянет.
О н. Ты провидица. Так идет полковник за завкафедрой?
О н а. Надо подумать.
О н. Чего тут думать! Я значительно моложе его, ты будешь в явном выигрыше. Чего ты имеешь с этим стариком?
О н а. Эх, милый! Иметь-то здесь я кое-что, безусловно, имею, а вот что с тобой буду иметь — еще неизвестно. Платят нам с тобой по полторы сотни, итого 300 рэ, меньше оклада полковника. Да и завкафедрой, вероятно.
О н. Зато любовь, молодость!
О н а. Давай отложим этот вопрос до следующего совещания как недостаточно подготовленный, а?
О н. Пожалуй. Тем более что на нас уже обратили внимание соседи. Послушаем выступающих.
О н а. Адью!