Необитаемый город
Шрифт:
— Но уже не мой.
— Я заключил исследовательский договор с вашей клиникой, — сообщает он. — У меня есть ограниченный доступ ко всем пациентам при условии согласия их лечащего врача.
— И доктор Литтл одобрил ваш визит? Кажется, вы ему не нравитесь.
— А он не нравится мне. — Ванек пожимает плечами. — Но слава богу, мы можем взаимодействовать как профессионалы.
Стало быть, у Девона был сотовый. Все произошло из-за сигнала мобильного. Значит, меня контролируют с помощью сигнала от ближайшего телефона? Невольно улыбаюсь. Возможно, это хорошая новость — если они вынуждены пользоваться внешним
— Итак, — говорит доктор Ванек, — почему, на ваш взгляд, вы боитесь сотовых телефонов?
Щелкаю языком и отправляю в рот еще одну ложку овсянки.
— Я не сумасшедший.
Ванек кивает.
— Никогда не слышал более разумных слов. Майкл, скажите, вы видели еще безликих в последнее время?
Качаю головой:
— Нет, конечно. Вы же сами мне говорили, что они нереальны. — Неожиданно клацаю зубами. — Я не сумасшедший.
Он натянуто улыбается:
— Две недели назад вы использовали их реальность как свидетельство своего душевного здоровья, сейчас для этого же используете их нереальность. Вы либо были сумасшедшим тогда, либо стали им сейчас. — Он встает. — Продумайте вашу историю тщательнее, когда в следующий раз будете говорить с доктором Литтлом.
Ванек уходит, а я смотрю на поднос. Он прав: нельзя заявлять, что вылечился, не признав, что был болен. По крайней мере, какое-то время. Задумываюсь и дважды киваю, соглашаясь с самим собой.
— Пора принимать лекарство, — сообщает Девон, и я рефлекторно отшатываюсь. Что, если его сотовый снова заработает? Он ставит маленькую пластмассовую капсулу рядом на стол. В ней два зелено-коричневых, словно камуфляж, шарика локсапина. — Все в порядке?
— Отлично, — говорю я и беру капсулу. Не важно, что они думают, — теперь можно бежать. Снова клацанье зубов. — Чувствую себя отлично, спасибо, что интересуетесь. — Проглатываю пилюли и запиваю яблочным соком.
Пора убираться отсюда.
Глава 8
Ночью кто-то ходит по коридору. Это не хорошенькая медсестра Шона, хотя я знаю, что и она тоже там. Ее шаги легкие и едва различимые, словно на ней тапочки. Слышу, как она ходит по коридору. Проверяет, живы ли мы, раздает лекарства. Но когда Шона останавливается и наступает тишина, вот тогда слышны другие шаги. Они тяжелые и громкие, и промежутки между ними больше. Не знаю, кто это там бродит, но ноги у него длинные, шаг широкий. Каблуки стучат по полу, как часы тикают.
Я использую больше мыла, чем другие пациенты, тру волосы и тело изо всех сил, иначе холодную воду терпеть невозможно. Горячей пользоваться боюсь. И никогда не хожу в душ, если там уже кто-то есть. Безликие могут определить, на какой кран подавать цианид. Точно так же они узнают, с помощью каких приборов лучше следить за мной.
Сижу в общей комнате, жду Люси. Наблюдаю за пациентами, сестрами, докторами и спрашиваю себя, кто они. Слежу, как они ходят на негнущихся ногах, суставы не слушаются их, а тела такие массивные, что закрывают обзор. Я в медленном круговороте воды, мяса и тусклых безжизненных волос. Слушаю, как люди разговаривают, но их слова не имеют никакого смысла: кафель. Кафель,
Потом возвращаюсь в реальность и спрашиваю себя, что же меня так сильно беспокоит.
Скорее всего, Люси схвачена, ведь с тех пор, как мы виделись, прошло уже почти три недели. Если сумею выяснить электронный код, то смогу бежать отсюда и, возможно, отыщу ее.
Начинаю с того, что устанавливаю стул в общей комнате так, чтобы дверь была хорошо видна. Правда, до нее с этого места слишком далеко, и хотя зрение у меня прекрасное, но на таком расстоянии не могу отличить одну цифру от другой. Нужно подобраться ближе. Пытаюсь подойти к медсестре в офисе в надежде завязать разговор и дождаться, пока кто-нибудь не начнет набирать код. Это оказывается невозможно: компьютер стоит здесь же, всего в нескольких футах от меня. Чувствую, как он отдается гудением в голове, пытаясь завладеть мыслями. Машу сестре и возвращаюсь в общую комнату.
В конечном счете именно благодаря телевизору появляется шанс — иногда по иронии судьбы случаются неожиданные вещи. Каждое утро в десять тридцать доктор Линда собирает группу на сеанс терапии около телевизора — там расположены все удобные диваны. На это время телевизор выключается, а народу так много, что некоторым пациентам приходится сидеть в коридоре. Я сижу за столиком в кафетерии, наблюдаю за ними и прикидываю дистанцию. С расстояния в каких-то десять-двенадцать футов кодовая панель будет прекрасно видна. Определив нужное место, встаю и тащу туда стул.
— Майкл, здравствуйте, — приветствует Линда. — Спасибо, что присоединились к нам.
— Привет. — Сажусь.
— Это группа социальной психотерапии. Сегодня мы говорим о работе и ответственности.
— У меня была работа в книжном магазине, — сообщает Стив. — Мог продать что угодно.
— Замечательно, — подбадривает Линда. — Расскажите нам об этом.
Он пускается в разглагольствования о том, какую важную роль играл, а я отключаю слух и осторожно кошусь в сторону коридора. С этого места кодовая панель отчетливо видна. Теперь нужно только, чтобы кто-нибудь ею воспользовался.
— Я любому мог продать детективный роман, — рассказывает Стив. — Не важно, что он собирался купить, все равно ушел бы из магазина с детективом под мышкой.
— Как думаете, почему вам это удавалось?
— Они всегда хотят узнать, чем кончается.
Мимо меня в направлении сестринской проходит Девон. Он останавливается поболтать с женщиной у компьютера. Ну же, воспользуйся кодом! Санитар говорит что-то, но слишком тихо. Медсестра смеется. Я сгибаю руку. Сгибаю-разгибаю, сгибаю-разгибаю.
— Стив, а назовите какие-нибудь из своих обязанностей в книжном магазине, — просит Линда.
— Я делал все. Нужно было делать все, потому что остальные не делали ничего.
— Вы помогали открывать магазин?
— Нет, менеджер открывал его до моего приезда.
Сестра у компьютера говорит что-то еще, и теперь уже смеется Девон. Он машет на прощание и направляется к пульту. Шесть. Восемь. Пять. К нему подходит другая сестра, закрывая от меня пульт.
— Майкл?
Я поворачиваю голову, сердце учащенно бьется. Взгляды Линды и пациентов устремлены на меня. Знают ли они, на что я смотрел? Догадываются ли, что я делаю?