Необитаемый город

Уэллс Дэн

Делаю шаг вперед.

— Ни с места!

Еще один шаг.

— Майкл, я предупреждаю: мы будем стрелять. Повернись и подними руки.

Смотрю на пистолеты, холодный металл поблескивает в лунном свете, черные стволы напоминают бездушные глаза. Еще шаг.

Они отходят в сторону.

— Майкл, не надо. Тебе это не понравится.

— Прочь, — говорю я, проходя мимо. — С вами покончено.

— Мы сообщим об этом!

Останавливаюсь и нервно смотрю перед собой:

— Кому?

— Сам знаешь кому, — глухо звучат их голоса.

Замираю на секунду, меня

пробирает дрожь, потом иду дальше. Их слова лишены всякого смысла — они просто пытаются напугать. Дойдя до задней двери дома, поворачиваюсь, чтобы посмотреть на полицейских, но их нет.

Поднимаюсь по ступенькам, пробую ручку — дверь не заперта. Открываю и вхожу.

В коридоре стоит отец с дробовиком в руках.

— Меня предупредили, что ты можешь появиться. — Он взводит курок. — Я им сказал, что ты, с твоими куриными мозгами, и впрямь способен на такую глупость.

Глава 21

Замираю на пороге и смотрю на отца. Он наводит дробовик, делает это спокойно, почти небрежно, словно тот факт, что ствол всего в нескольких дюймах от моей груди, — вещь самая заурядная.

— Я, вообще-то, думал, что больше никогда тебя не увижу.

Нервно мнусь в дверях.

— Думал или надеялся?

— Твой доктор сказал, что ты чокнутый, что тебе нужно какое-то новое лекарство и оно тебя либо вылечит, либо убьет. И я ему ответил: «Валяйте. Чтобы, так или иначе, его больше не было в моей жизни».

Киваю:

— Я ухожу.

Он чуть крепче сжимает дробовик.

— Хочешь сказать, что пришел сюда попрощаться?

— Мне нужны мои таблетки.

— Тебе нужны… — Он замолкает, смотрит на меня, мотает головой и рычит: — Тебе нужны треклятые таблетки — больше тебя ничто не волнует. — Отец резко поднимает дробовик, направляя его прямо в лицо. — Я уже говорил: мне не нужен бездомный сын-наркоман. Не хочу, чтобы он тут шлялся.

— Это не наркотик. Это лекарство. У меня есть рецепт — от таблеток мне станет лучше.

— Лучше тебе уже не станет! — орет он. — Ты с рождения дурак. Даже до рождения был дурак, я это точно знаю. Я всю жизнь плачу за твои лекарства, за твоих докторов — за всё, и никогда от этого не было никакой пользы! Тебе двадцать лет, а ты не задержался ни на одной работе. Живешь здесь со мной. Тебя выперли из школы, теперь выперли из психушки. Назови хоть одну причину, по которой мне не стоит нажать на спусковой крючок и выпереть тебя к чертям собачьим из этого мира.

Смотрю на дробовик, ужас настолько охватил меня, что невозможно произнести ни слова. Впрочем, что бы ни было сказано, это приведет в действие одно из сотен спусковых устройств в мозгу отца. Я слишком долго прожил в этом доме, слишком долго слушал отца, прятался от него и залечивал синяки. Если плачу — я позорище, если соглашаюсь, то слабак, а если огрызаюсь, то неблагодарная, дерзкая скотина. Если говорю, что мне нужны таблетки, это значит, что я псих, дурак и позор для матери. Если сообщаю, что мне они не нужны, это превращает меня в лжеца, который попусту переводит деньги и опять же позорит мать. В этом доме я никогда не бываю прав.

Не могу отвести взгляд от дробовика.

Он темный, длинноствольный и ужасающе реальный. Отец прежде не наставлял на меня оружие — неужто он в самом деле желает моей смерти? Что он сделает, позвонит в больницу? Или в полицию? В голове каша, мысли путаются, не могу придумать ничего мало-мальски полезного. Почему он это делает? Почему я здесь? Причина моего появления понятна, но теперь, кажется, лишена всякого смысла, и хочется одного — убежать. Мне нужны таблетки, я не могу думать без них.

Пытаюсь успокоиться — повторяю мантры, цифры, все, что приходит на ум, чтобы в голове прояснилось. Отец хочет избавиться от меня — в этом я ему могу поспособствовать. Лучше уйду сам — зачем ему возиться, прятать труп? Он не хочет меня убивать, по крайней мере, надеюсь на это. А может, и хочет, только не желает получить связанные с этим осложнения. Отец ненавидит все, что нарушает привычный образ жизни.

Смотрю ему в лицо, но стараюсь не встречаться взглядом.

— Я ухожу. Оставляю тебя, и больше ты меня не увидишь.

Он фыркает:

— Я это уже слышал.

— Все серьезно. — Пытаюсь сохранять спокойствие. Смогу ли сказать ему, почему я здесь? Если попрошу о помощи — да хоть о чем попрошу, — успею ли закончить предложение, или он выстрелит раньше? — Я… — «Да попроси ты его!» — Мне нужна одежда. — Сжимаю зубы, получше утверждаюсь на ногах, ожидая выстрела в лицо. — И таблетки.

Отец не стреляет. Теперь смотрю в его глаза, глубокие карие глаза с паутинкой кровеносных прожилок. Мгновение спустя он спрашивает:

— И куда ты пойдешь?

— Прочь отсюда. Никуда. Просто уйду из штата.

Отец снова молчит, перемещает руки на дробовике. Наконец кивает, делает издевательский жест в мою сторону:

— И как же ты будешь жить? Ни на одной работе больше пяти месяцев не продержался.

— Как-нибудь проживу.

— Воровать собираешься? — Он подходит ближе, опускает дробовик, и я вижу его свирепый взгляд. — Майкл, ты продашь эти таблетки?

— Я найду работу, — стараюсь ответить как можно быстрее. — Стану делать что-нибудь. Но продавать таблетки и нарушать закон — нет. Мне просто необходимо лекарство. Я без него не могу.

— Ты позорище.

Молчу.

Он медлит секунду, потом опускает дробовик еще немного.

— И как ты туда попадешь?

— Куда?

— Туда, куда собираешься. Откуда мне знать куда, черт тебя дери!

Пожимаю плечами:

— Не знаю.

Он смотрит на меня несколько секунд, потом опускает дробовик совсем, держит его сбоку у ноги. Поднимает подбородок:

— И ты обещаешь, что никогда не вернешься?

— Да.

— Если так, то возьми машину. — После небольшой паузы он сердито кричит: — Ну иди же, черт возьми! Забирай свои шмотки!

— Ты отдаешь автомобиль?

— Сказал же: забирай таблетки, шмотки и выметайся из моего дома.

— Я… — Киваю. — Спасибо.

— Не нужно мне твое «спасибо», проваливай скорей! — Он свирепо взмахивает рукой и разворачивается. — И больше не хочу тебя видеть, слышишь?

Снова киваю и иду по коридору к себе в комнату.