Необычайные похождения Севы Котлова. Повести
Шрифт:
В эту минуту в каюту вошел папа с зубной щеткой, мыльницей и мохнатым полотенцем.
— Воздух на палубе необыкновенный! Прямо струей вливается в легкие! — воскликнул он, докрасна растирая руки мохнатым полотенцем. — Чистый настой из трав, цветов и хвои! Это же настоящий климат — здоровье! Вот куда нужно ездить на курорты: в тысячу раз полезней юга. И живописней!
— Вот я и хочу выйти на берег, чтобы подышать этим самым… настоем из трав… А мама не пускает! — пожаловался я.
— Ты, наверно, просто не понял маму:
— Да. Я именно это имела в виду, — со вздохом согласилась мама.
И, уже закрывая за собою дверь, я слышал, как она сердито шептала папе:
— Хуже всего, когда родители не находят общего языка в вопросах воспитания! Дети всегда этим пользуются…
И я действительно воспользовался: я вовсе не побежал как угорелый дышать «настоем из трав и хвои» (этим можно и на палубе надышаться!), а спустился в читальный зал, откуда хорошо была видна нижняя палуба. Там я притаился и стал наблюдать…
Сперва все было тихо и нормально. Сошли на берег несколько пассажиров с вещами. И по трапу тоже поднялись человека три или четыре с чемоданами, предъявили билеты, возбужденно огляделись по сторонам и стали торопливо разыскивать свои каюты, Я заметил, что почти у всех пассажиров, когда они садятся в поезд или вот на пароход, бывает такой вид, будто они до этого бежали сломя голову, боясь опоздать, и все никак не могут остановиться.
Потом на палубе появились Владимир Николаевич и Вовка Рыжик. Они шли, держа друг друга за руки, как ходят парни и девушки в некоторых кинофильмах. Сзади их окликнул мамин голос, а после нагнал наш «семейный квартет», который стал «семейным трио», потому что в нем не хватало меня. Все медленно спустились по трапу.
— Вы нашего Севу не видели? — мимоходом, еще совсем не волнуясь, спросила мама.
«Та-ак! — решил я. — «Розыгрыш» начинается!…»
Прошло еще минут двадцать, и вот по радио было объявлено, что все пассажиры должны вернуться на речной экспресс. И все вернулись… А я не вернулся! То есть на самом деле я вовсе никуда с экспресса и не уходил, но все мои ближайшие родственники во главе с мамой, и Рыжик, и Владимир Николаевич были уверены, что я бесследно исчез.
Я видел, как Дима, чуть не сшибая с ног всех встречных, забегал по палубе и у всех спрашивал:
— Вы не видели мальчика? Такого… белокурого, в ученической форме… Ну, симпатичное такое лицо… Сообразительное…
«Ага-а! Уже стал и симпатичным и сообразительным! — ликовал я. — А вот если бы совсем пропал или скоропостижно скончался, так нашли бы у меня, наверно, и артистические таланты! И вообще все что угодно! Ничего, ничего… Я вас тоже «разыграю» «по первому классу»!»
Я видел, как Рыжик и Владимир Николаевич, уже не держась за руки, а взволнованные и разгоряченные, пробежали мимо моего «наблюдательного пункта».
— А почему же ты ничего не заметил? — упрекал сына Владимир Николаевич. —
— Он еще пока не товарищ, — ответил Рыжик.
И у меня что-то защемило под ложечкой: я вдруг почувствовал, что было бы очень приятно, если б Рыжик воскликнул: «Да, он мой лучший товарищ! Мой самый надежный друг!» Но он этого не воскликнул, а даже как-то очень неуважительно проехался по моему адресу:
— Подумаешь, какой барон! Заставляет всех носиться по палубе как сумасшедших!
То, что я «всех заставил носиться», меня очень радовало: в этом как раз и заключался мой «розыгрыш». Но мне бы хотелось, чтоб меньше всех беспокоилась мама. Ведь другие просто поволнуются, поволнуются, побегают немножко, и все. А она… И вдруг я увидел, как мама, держась за сердце, подбежала к помощнику капитана и стала его о чем-то умолять. Не просить, не уговаривать, а именно умолять!
Тут уж я не выдержал и как угорелый со всех ног помчался на палубу. Когда мама издали увидела меня, она еще сильнее схватилась за сердце и побежала мне навстречу. Она обняла меня, стала гладить, целовать… Ни одного упрека я не услышал от нее. Ни одного!
— Здесь… ты здесь… Как хорошо! Какое счастье! А я думала…
— Понимаешь ли?… В последний момент я передумал дышать настоем хвои и трав. Я просто сидел себе спокойненько в читальне, и все…
— Надо найти папу и Диму. Надо сообщить им!… — вдруг вспомнила мама. И бросилась их искать. Но перед этим умоляюще предупредила меня:
— Никуда отсюда не уходи. Стой, пожалуйста, на этом месте.
Она очень боялась, чтобы я снова куда-нибудь не пропал. И я остался стоять на месте как вкопанный.
Неожиданно сзади я услышал насмешливый голос:
— Объявился? Где же это ты, интересно узнать, путешествовал?
За моей спиной стоял Рыжик, гордо засунув руки в карманы штанов.
— Я?… Я был…
— А маму свою ты видел?
— Видел…
— Ну и как ты ее нашел?
Я вдруг, сам не зная почему, со злостью набросился на Рыжика, будто он-то и был во всем виноват:
— А что же ты воображаешь? Только тебе одному людей «разыгрывать»?!
— Так, значит, ты это все… нарочно?
— Да, нарочно!
Рыжик полоснул меня своими зелеными глазами и отчетливо-отчетливо выговорил:
— Я тебя пре-зи-ра-ю!
«Чехов оказался прав!»
Так я назвал свою вторую корреспонденцию. А почему? Об этом вы скоро узнаете…
На второй день пути, вечером, мы все (теперь уже не «семейным квартетом», а вшестером) сидели на палубе. А кругом была такая красота, что я каждые две минуты хватался за свои «Путевые заметки». Я хотел ничего не забыть и потом все в точности описать в нашей московской школьной стенгазете, которую я по примеру Гали Калинкиной стал теперь называть просто газетой.