Необычайные приключения Робинзона Кукурузо
Шрифт:
Глава 14
Робинзон Кукурузо высаживается на необитаемом острове
Утро следующего дня. Солнечное, звонкое, голосистое: петухи поют, гуси гогочут, коровы мычат. Я скрючился у тына и поглядываю в щель, что делается во дворе у моего друга.
Подготовительные работы успешно закончены. Всё имущество Робинзона Кукурузо уже в лодке: и берданка, и удочка, и фонарик, и ложка, и коньки (на зиму), и топор (к сожалению, один и то старый, треснутый и без топорища — ну, это ничего, на острове можно будет вытесать) и много чего другого.
Теперь осталось одно — отпроситься у деда.
Дед сидит на колоде и вытесывает рукоять для вил. Кукурузо ходит возле него и канючит.
— Деда!
— А?
— Я к тетке Ганне пойду в Пески.
— Отцепись.
— Деда!
— А?
— Ну я пойду.
— Отцепись, тебе говорят. Иди уроки учи. Двоечник!
Помолчали немного. Потом снова:
— Деда!
— А?
— Мне с вами скучно.
— Так мне что — на голову встать, чтобы тебя развеселить?
— Я к тетке Ганне пойду. Там Яришка. Я её сколько не видел.
— Когда она дома, то только и таскаете друг друга за волосы, а тут, видишь, соскучился…
— Я вам и самосаду принесу. Вы же знаете, какой у тётки Ганны самосад.
— У меня свой не хуже. Отцепись.
Снова помолчали.
— Дедушка!
— А?
— Ну я пойду.
— Вот пристал, как банный лист! А уроки?
— Да я книжку возьму и там буду учить. Вот спросите у тётки Ганны потом.
Я притаился и думаю: «Ох, и тяжело в наше время бежать на необитаемый остров!»
— Дедушка!
— А?
— Я только на пару дней. Надо мной всё село смеётся после вчерашнего… Вот вы какой, ей-богу!
— Так не болтайся, где не надо! Кто тебя в кукурузу погнал?
Снова помолчали.
— Дедушка!
— А?
Долго канючит Кукурузо. Наконец деду надоедает терпеть и он говорит:
— Вот чертёнок! Совсем замучил. Ну, иди уже, чтобы я тебя не видел. Только на два дня, не больше. Но если тётка Ганна скажет, что уроки не учил,— этой палки отведаешь. Двоечник!
Кукурузо не стал задерживаться, побежал в хату (а то дед еще передумает!), схватил «Грамматику» — и к воротам. Потом вдруг остановился, обернулся, потоптался на месте, вздохнул:
— Будьте здоровы, дедушка! Хороший вы… Я всегда знал, что вы хороший…
— Иди-иди! — буркнул дед. Разве он знал, что прощается с ним Кукурузо на двадцать восемь лет два месяца и девятнадцать дней…
На улице я присоединился к Кукурузо.
Молча дошли мы до речки, молча сели в лодку и молча поплыли в плавни.
Только Собакевич бежал за нами, весело гавкал и пытался ухватить за икры то меня, то моего друга. Не понял торжественности момента глупый щенок!
Не проронив ни одного слова, доплыли мы до острова. В молчании перенесли все вещи на поляну к шалашу.
И вот в последний раз стоим на берегу у лодки. Понурившись, ковыряем носками ботинок землю. Стоим и вздыхаем. Надо
Кукурузо наклонился к Собакевичу, почесал за ушами, взял его переднюю лапу, пожал:
— Прощай! Я бы тебя тут оставил, но и сам не знаю, как у меня с харчами будет… Не бойся… Павлуша тебя в обиду не даст. Ты же, Павлуша…
— А как же! — не дал я ему договорить.
И смолк, думая, что бы ему еще такое сказать успокаивающее на прощание.
— А те двое всё-таки не шпионы,— сказал я.— Настоящие шпионы нас придушили бы там, в кукурузе. И никто бы не знал. Они же точно теперь знают, что мы за ними следили. Так что не переживай — однако никто бы про нас ни в газете не написал, ни по радио, ни тем более по телевизору…
Но Кукурузо на это ничего не ответил.
И снова мы стоим и молчим.
— Ну так что? Давай едь уже! — не выдержал наконец Кукурузо.
— А ты что, спешишь? — говорю я.
— Да не, я ничего, но вообще… Тебе же домой надо. Ребята, наверно, в футбол сейчас на выгоне играют.
— Да! — машу рукой. Мол, не нужно мне ни футбол, ни ребята. А сам думаю: «Неужели это Кукурузо никогда в футбол играть не будет? Вот бедный!». И так мне стало его жаль! Он же такой хороший вратарь! Настоящий Лев Яшин мог из него вырасти.
Вздохнув я, полез в карман и вытащил свой складной ножик.
— На,— говорю,— тебе пригодится. Ты же знаешь, какой это ножик. Как бритва. Такого ни у кого нет. А у твоего кончик сломан.
Кукурузо покраснел от удовольствия. Он всегда завидовал мне из-за этого ножика и меняться не раз предлагал, но я не хотел. Но теперь пусть ему достаётся, раз он в футбол играть не будет и в одиночестве жить будет.
Я еще раз вздохнул, полез в другой карман и достал спичечный коробок. Там лежали рыболовные крючки, которые подарил мне отец. Прекрасные крючки! Настоящее богатство для рыбалки. И маленькие — на верховодок, плотву и карасей, и побольше — на ершей, окуней и лещей; и большие — на щук, линей, карпов. И совсем большие — тройные — на сомов и другого рыбьего зверя.
— Лови,— говорю,— на здоровье. Рыбой ты теперь обеспечен. Только знаешь, когда я к тебе когда-нибудь приеду, то и мне дашь половить. Очень я привык к этим крючкам.
Почему я так сказал — не знаю. Я еще ни разу не ловил на них. Наверно, всё-таки жалко мне было этих крючков! Даже больше, чем ножика. Кукурузо почувствовал это:
— Да зачем? Не надо. У меня же есть.
Но не мог оторвать восхищенного взгляда от коробка. Разве хватит у человека силы отказаться от такого подарка? Нет, не жалко мне крючков! Кукурузо же остаётся на необитаемом острове один-одинёшенек, как зуб во рту у деда Салимона. И никто его больше не увидит. Даже письма ему написать нельзя. Разумеется, нельзя. У него же адреса нет. У всех людей на свете есть адреса, а у него нет. Это неожиданная мысль взволновала меня.