Необычные воспитанники
Шрифт:
Совсем решил, а где-то в уголочке сердца жалость к Бобу: парень-то способный и может быть сердечным. Может, еще раз попробовать? Нет: будем исключать".
12 марта 1932 г.
"Пришел Боб ко мне домой и впервые за все время чистосердечно сознался в своих проступках.
– Я ведь знаю, меня нужно гнать из коммуны, я паразит. Я тебя прошу, дай мне возможность еще раз стать человеком, не передавай меня на конфликтную комиссию.
У Боба губы и щеки нервно вздрагивали, нижняя губа отвисла, рот был полузакрыт, лицо красное.
Я ему предложил сесть на диван. Он не послушался,
– Понимаю я, хочешь жить в коммуне, будь порядочным. Понимаю. Если нарушаешь - катись колбаской по Малой Спасской. Сам не знаю, почему распускаюсь. Я твердо выбрал первое: жить порядочным коммунаром. Можешь еще поверить?
Скрученную газету порвал. Отошел в угол комнаты и не сказал, а прокричал из угла:
– Не везет мне. Свет белый колом встал. Я у тебя как чирей.
– На глазах у Боба я увидел слезы. И этого никогда с ним не было.
– Я не прошу от тебя, Андреич, сейчас решения. Ты можешь подумать и решить, а мне потом скажешь.
Ну что мне оставалось делать? Я обещал подумать".
15 марта 1932 г.
"Попробую еще раз. Перевел Боба в плановый отдел. Он доволен новой работой, несмотря на снижение заработка: на прежней работе на фрезере-уреза он получал 200 рублей, тут на первое время 125. Лицо у него стало росовое, в глазах блеск появился. Мне сказал: "Теперь я не просто винт у фрезера-уреза, механически выполняющий свою работу. Работа теперь у меня умственная, Как же? Я - музыкант и должен в интеллигенцию пробиться". Да: работа теперь у него "умственная": плановщик третьего машинного цеха.
Что день грядущий нам готовит? Как говорят: будем посмотреть".
29 марта 1932 г.
"Рисковать так рисковать! Отпустил Боба в Москву. Боб сказал, что теперь он совсем другой человек и хорошо бы ему "проветриться". Сперва я отказал, но он все-таки упросил. "Я теперь интеллигенция. Неужто опять подозреваешь?" Что тут поделаешь? Правильно ли я сделал? Надо же проявлять доверие.
Вот уже и опыт есть у меня в работе, а все время надо на ходу принимать решения. Тут нет учебника, в который бы заглянул, справился, как поступать. Сам случай подсказывает. "Человек - это звучит гордо".
1 апреля 1932 г.
"Первый агрель - никому не верь. Так, оказывается, ну:кно пэстугать, а не миндальничать. Мало того, что Боб вернулся "под мухой", - правда, не сильно, - он еще опоздал на полтора часа и сделал прогул в оркестре. В оркестре возмущены, особенно кипятились домристы Карелин и Хавкин, которые ходили жаловаться на меня: "Андреич знает слабости Боба и отпускает в Москву. Чего в Москве Бобу делать?
По шалманам шатается". Последнее обвинение, я убежден, только пгцукка, ко все равно Боб, конечно, виновен. Не хватало мне за него объясняться с Богословским.
Я вызвал Боба, грубо сказал ему:
– Ну скажи, ты не сволочь? И ты еще считаешь себя мужчиной? Тряпка ты, слова у тебя нет.
Боб перебил меня:
– Ну что мне, стрихнин принять?
Смотрю - на глазах у него опять слезы. Что с ним в самом деле? Стал успокаивать, он поспешно вышел.
Вечером столкнулись на территории,
– Понимаешь, Андреич, влюбился в одну девчонку тут. А она то лясы со мной тачает, то смотреть не хочет. Из-за нее и с фрезера-уреза ушел, чтобы интеллигентом заделаться. Все равно ноль внимания.
Второй месяц сохну, предлагал жениться - один смех от нее. Если узнает, что мне предстоит "выкачка" из коммуны в какую хошь сторону, то еще плюнет в рожу. Она гордая, я знаю. "На, - скажет, - женишок задаток". Она самостоятельная. Тогда я сам ее изобью, не посмотрю на законы коммуны. Один конец - пропадать.
Сам почти дрожит. Так вот что с ним?!
– Кто эта девушка?
– Наташа Ключарева. С трикотажной.
С полчаса мы ходили. Долго я с ним говорил, объяснял. Я говорил, что женщины ищут такого человека, на которого можно опереться, который будет хорошим мужем и отцом. Для этого надо быть самостоятельным, чтобы тебя ценили в коллективе. Надо сразу обрезать с выпивками. "Если не сумеешь заслужить любовь девушки, конечно, она за тобой не пойдет", - так я Бобу объяснял.
Он проводил меня до квартиры, я спросил, не хочет ли выпить стакан чаю? Чайник у жены, наверно, готов. Боб отказался, и мы расстались.
Задал еще он мне задачу!"
5 апреля 1932 г.
"Оказывается, эту Наташу Ключареву я немного знаю. В коммуне две тысячи человек, всех не только по фамилии, в лицо не упомнишь. Конечно, значения это не имеет, знаю или не знаю, а все-таки легче было разговаривать.
Ей известно, что Боб Данков мой воспитанник.
Я спросил, как она к нему относится? Наташа не удивилась, не покраснела, только внимательно-внимательно на меня глянула и опустила глаза. Глаза у нее зеленые и точно светятся. А волосы - как медная проволока - и тоже светятся! Интересная девушка, статная. Одета фасонисто. Хоть бы раз перебила, только насторожилась вся, слова не проронит.
Кончил я, тогда спросила:
– Зачем вам знать?
– Уж не из пустого любопытства, - смеюсь.
– Раньше ведь не заговаривал с тобой?
Опять молчит. Я тогда серьезно:
– Может, думаешь, что Боб подослал? Сватом быть не собираюсь, убеждать тебя тоже. О чем толкуете, как относитесь друг к дружке - дело ваше. Одно только хочу: из Боба человека сделать, об этом и тебя прошу. Ты можешь помочь. Ему надо с бутылками кончать. Это поставь ему условием. Он парень способный, хорошо играет на балалайке - тоже, чтобы не пропускал.
Засмеялась Наташа.
– Договорились? Давай пять.
Опять молчит, но мою руку пожала. Когда уходил, напомнил:
– Об этом, конечно, Бобу... понимаешь? Только мы с тобой будем знать".
9 апреля 1932 г.
"Внезапно МУР затребовал Боба в Москву. Зачем?
Не сообщили. Сообщение это поразило Боба, лицо его стало красным, нижняя губа затряслась: это было высшим признаком возбуждения, я уже изучил его.
В глазах вместе с недоумением я прочел страх: что, мол, стряслось? Для выяснения причины или, как мне сказал Сергей Петрович, "материала на Данкова", послали и меня. После завтрака мы сели в электричку и поехали.