Необыкновенная алгебра
Шрифт:
Сообщение очень воодушевило Беквита. Он решил подождать еще одну неделю. Если и тогда не будет никаких публичных новостей о смерти Конвея, он напишет в нью-йоркские газеты и предоставит им факты. Он, Уильям Беквит, убил Конвея голыми руками и теперь открыто проживает в городе Байя-дель-Торо.
Он бросит вызов полиции и разоблачит двуличие комиссара Уэллса, скрывавшего преступление не менее двух недель.
Прошла еще неделя, но теперь Беквит больше не терял терпения. Он был уверен, что в газетах и на этой неделе не будет
Он наблюдал, как пароход прибыл и сбросил почтовые мешки за борт. Наблюдал без эмоций, разве что с абстрактным интересом. Когда пароход снова вернется на север, он повезет письма, которые нарушат самодовольное существование Нью-Йорка.
Лил проливной дождь, когда пароход вошел в порт и был едва виден из дома на холме из-за пелены падающей воды. Беквит на минуту вышел на веранду и напряг зрение, вглядываясь в туманную тьму. Трава под дождем источала свежие ароматные запахи. Пальмовые листья блестели от влаги. По булыжникам улицы потоки воды стекали в сточную канаву.
Беквит удобно устроился у окна и курил одну из своих тонких черных сигар, спокойно ожидая, когда мальчик, которого он послал в порт, вернется с бумагами.
Сквозь рокот дождя на крыше и улице он услышал стук копыт ослика. Дверь открылась. Мальчик что-то сказал на испанском, и затем один из слуг принес ему промокшую от дождя пачку печатных листов. Беквит совершенно спокойно перерезал бечевку. Бумаги внутри были сухими, и он развернул одну, глядя на нее с интересом в поисках подтверждения уже сделанного вывода. Уэллс скрыл преступление.
"Хью Конвей..."
Имя в заголовке бросилось ему в глаза. Беквит был так взволнован, что на мгновение не смог больше читать. Руки тряслись. Триумф захлестнул его сердце. Он рассмеялся и уперся руками в стол, устремив взгляд на печатную страницу.
Мгновение спустя его всегда напуганная жена-полукровка в ужасе отпрянула от двери комнаты, куда собиралась войти. Ее муж был там. Он уставился на лист бумаги и изрыгал проклятия на двух языках. Беквит выглядел таким разъяренным, что его гнев граничил с паникой.
"Хью Конвей объявляет о пожертвовании городским беднякам!" - гласил заголовок на первой полосе одной из крупных газет, неизменно превозносившей благодеяния богатых. Под заголовком улыбался портрет Хью Конвея, нарисованный пером и чернилами - Хью Конвея, которого Беквит убил месяц назад!
С чувством нереальности, которое испытываешь в кошмаре, Беквит прочитал хвалебную речь покойнику. Но покойник не был здесь описан как мертвый. Обычные фразы газетного репортера: "Мистер Конвей отказался от интервью". "Домашние сказали, что мистер Конвей не хочет ничего добавлять к заявлению своих адвокатов, которые завершили подготовку к дарению".
Журналисты использовали все уловки, но так и не смогли увидеть Конвея. Сквозь туман недоверчивого изумления Беквит смог понять только одно: Конвея не видели. Никто не видел его живым в последнее время, чтобы написать о нем. Беквит, конечно,
Дрожавшими пальцами Беквит разложил оставшиеся листы. Тут и там он увидел ссылки на дар. Огромная сумма должна была пожертвована на то, чтобы дети из трущоб могли гулять на свежем воздухе. Журналисты писали о частых благодеяниях человека, о котором Беквит точно знал, что он мертв, но ни одно слово или строка не упоминали о его убийстве.
Не было ни одного интервью с Конвеем, но, с другой стороны, не было ни малейшего намека на то, что он был убит, и что его убийца открыто отправился в страну, из которой его не могли выдать, и где он жил в комфорте, бросая вызов закону, который должен был его наказать.
Когда Беквит просмотрел последние газеты, он пришел в исступление. Он убил Конвея, а газеты не упоминали об этом! Он чувствовал себя так, будто его обманули, как, в некотором смысле, и было. Значительная часть его триумфа заключалась в том, что общественность должна была узнать о его превосходстве и над Конвеем, и над Уэллсом. Лишение этой радости приводило Беквита ярость и пугало.
Беквит встал и вышел из дома под проливной дождь. Он бродил по улицам, пытаясь догадаться, что могло случиться, чтобы нарушить его планы. Немногие местные, видевшие Беквита, пожимали плечами и тихонько перешептывались. "Этот янки выглядит сумасшедшим, вы только посмотрите на него, идущего под ливнем!"
Когда Беквит, наконец, снова ввалился в дом, он был истощен и умственно, и физически. Мокрый, он пробрался в комнату, где оставил газеты. Когда он появился, его жена встала и выбежала из комнаты, оставив на столе газетные листы с фотографиями, на которые она смотрела. Она не читала по-английски и лишь немного по-испански, но картинки доставляли ей детское удовольствие.
Беквит не обратил внимания на поспешное бегство женя. Он рухнул в кресло и мрачно уставился в пол. Затем взгляд его упал на одну из фотографий. На ней был Хью Конвей, находившийся на поле для гольфа и готовый ударить по мячу. Подпись под изображением гласила: "Хью Конвей, известный мультимиллионер, отдыхает от деловых забот в Ньюпорте".
Уставившись на фотографию человека, которого он задушил месяц назад, Конвей начал истерично ругаться, будто увидел привидение.
Когда фруктовый пароход остановился в порту, возвращаясь на север, Беквит занял каюту. Он не совсем понимал, зачем едет в Нью-Йорк, но с нетерпением ждал, когда судно отплывет из Байя дель-Торо. В кармане у Беквита лежало письмо с аккредитацией, и он был полон решимости раз и навсегда выяснить, что произошло. Если Конвей сбежал от него раньше, он не сбежит снова.
В своей каюте Беквит вскрыл последнюю пачку бумаг, которую он получил, и провел много времени, читая и перечитывая статьи, касавшиеся Конвея. Он снова и снова взвешивал каждую фразу в отчетах о щедром пожертвовании Конвея на благотворительность, надеясь найти какой-нибудь намек на его смерть. Он знал, что Конвей мертв. Он задушил Конвея собственными руками. Но почему, почему, почему газеты не объявили об убийстве?