Необыкновенная алгебра

Яглом И. М.

Страх Мермина был моим приглашением. Он боялся, что прозрение может стать невыразимым. Я воспринял это как вызов, чтобы высказать его в любом случае.

Если физика – это то, что можно сказать, то неспособность сказать это – ошибка, а не особенность.

Каждая история самосогласована и великолепно полезна в своей области и явно несовместима с правилами игры другой.

Это не кризис, который можно разрешить финальным повествованием «победитель получает все». Это метод. Прикладная математика научила меня этому задолго до того, как я признал это вслух. Каждая модель – это мультфильм, который стирает почти все, так что рельефно сияет одна черта. Мультфильмы противоречат, потому что игнорируют различные детали. Сопротивление воздуха имеет значение в аэродинамике, но это ошибка округления в орбитальной механике.

Спор о том, какая картинка «правдивее», упускает суть. Полезность локальна. Истина – если это слово все еще помогает – контекстуальна. Популярная

мифология представляет теории в гладиаторских боях – эволюция побеждает креационизм, относительность побеждает эфир, квантовая теория побеждает классику.

Метафора льстит нашему вкусу к драме, но искажает ремесло. Большую часть времени модели не сражаются – они расходятся. Они отвечают на разные вопросы с разным разрешением, как карты одной и той же береговой линии, нарисованные в масштабах один километр и один сантиметр. Требовать, чтобы они точно совпадали, – это то же самое, что требовать рифму хайку с электронной таблицей.

Для прикладного математика быть неправым – это не недостаток, а профессиональная обязанность. Мы урезаем реальность до нужного размера, проверяем урезанную версию и – когда возникают новые обстоятельства – урезаем ее по-другому. Гравитация Ньютона была неверной в тот день, когда он ее опубликовал – это также то, как мы запускаем космические корабли к Сатурну.

Неправильность, если ее слегка поносить, – это сила. Это урок, который предвещал Бор, а Мермин почти запечатал молчанием. Физика – это не единое эскалирующее повествование, сходящееся к «Одной окончательной теории». Это антология взаимно противоречивых историй, каждая из которых обоснована проясняемым ею срезом опыта. Прогресс измеряется не конвергенцией, а пролиферацией – расширяющимся набором контекстов, в которых мы можем сказать что-то связное, предсказательное и действенное.

Поэтому я предпочитаю игнорировать предупреждение Мермина. Я отказываюсь от роскоши невыразимого прозрения. Я пишу. Я пишу, потому что единственный тест на понимание – выживает ли мысль при переводе с мозгового гудения на публичный язык. Я пишу, потому что истории, признанные историями, делают нас проворными, готовыми обмениваться метафорами, когда проблема меняет масштаб.

В конце концов, строка Бора – это не мистический коан. Это оперативный совет: следите за грамматикой. Мир не внутри наших теорий – наши теории внутри нашего разговора. И разговоры расцветают, когда мы принимаем простой, освобождающий факт: мы можем – на самом деле, мы должны – рассказывать много полезных, несовместимых историй одновременно, потому что реальность слишком щедра, чтобы вписаться в один сюжет.

Стихи

Даниэль КЛУГЕР

***

Я к Вам приду, Вы мне расскажете О том, что было без меня. Искусно две-три фразы свяжете, Моё спокойствие храня, И, разумеется, не спросите, Где пропадал я столько лет. Покров молчания набросите На мой нечаянный секрет. О, это робкое гадание, Что было – или быть могло, Чтоб донесенное предание На душу камнем не легло. Рукопожатием обяжете, Улыбкой легкою маня… Я к Вам приду, Вы мне расскажете О том, что было без меня.

РОЯЛЬ (на концерте)

Рояль суров, академичен, Надменен. Бедный дирижёр Почти бесплотен, анемичен, И безутешен. Разговор Пустой. Ни вдохновенья, Ни партитуры – жалкий строй. И дирижёр от огорченья Прозрачной машет головой. И как же быть? Ему подвластны Нагие скрипки, царь-гобой. А флейты юные – прекрасны, Но недоволен он собой, Поскольку вот – рояль не внемлет, Стоит себе и тихо дремлет, Презренья полон ко всему, Что не относится к нему. И

дирижер грызет бумагу, Втыкает в плотный воздух шпагу. И возмущаются тотчас Седой пузатый контрабас, И знойная спираль валторны, И удалые флигель-горны, И арфы, будто динозавры, И даже звонкие литавры. Но что рояль? Что этот черный, Огромный зверь, презренья полный? Он спит. Ему на все плевать. Он, правда, просто хочет спать!

ЗА КНИГОЙ

Легко рассыпаются звуки. Их ловят силки тишины. И снова усталые руки Желанья писать лишены. И я повинуюсь, и даже Не слышу тяжелых шагов Измазанных кровью и сажей, Придуманных кем-то богов.

Таня ГРИНФЕЛЬД

Брунеллески. Флоренция

Когда отстраивался Собор Петра, Не думал, что придется силой, Завоевав твои права, отдать Все этому мундиру. Когда я шел к тебе нагой, Во власти жгучего желанья, Не думал я, что тот огонь Сожжет меня до основанья. Я шел как жил, как жил любил. Я был и страстью, и поэтом. Я верил Вам. Я Вас любил. О том не забывал при этом. О том, что сохнут зеркала… В недосягаемой той дали, Что стоило ль повелевать Тобой, не принося азалий? Таких, каких и мы с тобой Не видывали в этом месте, Как будто бы не нас прибой Вдруг вынес и оставил вместе На этом бреге, без людей… Без языка, без оснований. И мы б владели миром всем, Когда бы не было азалий и той, Что помешала нам, заставив нас обет нарушить. И долго думал я б – что сам Сумел семью свою разрушить. Но выпал срок – и вот квинтет Трубит опять о Новой Тризне. Ну как нам не накликать бед, Страдая так тут по отчизне. Привыкши делать все с ранья, Я снова приношу поэту Свой труд, и верю, что Она Оценит в зодчем том Лаэрта. Прибьюсь опять к ее ногам, Сломаю Ветхие Заветы… И вновь отстрою этот Храм. Верну Флоренцию ей эту.

Данные об авторах

Павел Амнуэль (род. 1944, Баку). Кандидат физматнаук. Автор романов «Люди Кода», «Тривселенная» и др., множества повестей, рассказов, научно-популярных статей и книг. С 1990 г. живет в Израиле. Лауреат премий «Аэлита», им. А. Беляева, им. И.Ефремова.

Леонид Ашкинази. Кандидат физматнаук, окончил Московский институт электроники и математики. Редактор в журнале «Химия и жизнь», преподаватель физики в школе FMSH.RU. Автор нескольких книг, а также статей в периодике.

Дмитрий Аникин (род. 1872, Москва). Предприниматель. По образованию математик. Публикует стихи в различных изданиях, автор стихотворных книг.

Кирилл Берендеев (род. 1974, Москва). Окончил Московский институт радиотехники, электроники и автоматики. Живет в Москве. Автор многих фантастических и детективных произведений. Главный редактор журнала «Эдита».

Ирина Богдановская. Родилась в Санкт-Петербурге, сейчас живет в Хайфе. Образование высшее гуманитарное, автор двух сборников философской лирики.