Необыкновенные истории о самом лучшем папе на свете
Шрифт:
Конь-огонь удовлетворённо фыркнул по-лошадиному, затем стал обратно папой и ещё раз удовлетворённо хмыкнул человеческим голосом. На этом удовольствие кончилось: дальше были только починка забора, перекопка затоптанных грядок, подвязывание пострадавших цветов. Жизнь вернулась в свою колею, и только папа долго потом налегал на салат и овсянку. Что, не верите? Посмотрите на забор: вон доска, которую взамен выбитой вставили, - до сих пор светлее остальных. И овсянкой вся кладовка забита: мама накупила впрок, а у папы к концу лета прошла его лошадность. Что теперь с этими мешками делать?..
Солнце
Ох,
А дело было так. Весна у нас выдалась затяжная: уже апрель на дворе, а снега до подоконника, и никак он не тает. Солнце вроде бы и светит, но что-то не греет. Тут папа и говорит:
– Болеет, видать, наше Солнышко. Наверное, витаминов ему не хватает.
Сходил в магазин на шоссе, вернулся с большим пакетом апельсинов, мандаринов, ананасов и прочих фруктов. Распалил самовар на террасе, перегнулся через перила и зовёт:
– Приходи, - говорит, - дорогое Солнышко, чаю с нами испить да плодов заморских отведать!
Протянул руки и помог Солнышку на террасу спуститься - прямо через перила, потому что крыльцо узкое, там Солнце не пролезет. Положил на табуретку толстый лист железа - чтобы не загорелась - и усадил Солнце на почётное место. Жар такой стоял, что снег вокруг дома сразу таять начал, аж ручьи зажурчали и подснежники пробиваться пошли. А Солнышко знай чай горячий попивает да мандаринами закусывает. Зарумянилось, ещё ласковей стало. А потом вдруг как подскочит:
– Ой, - кричит, - чешусь я всё! Чешите меня - мне самому нечем, у меня рук нет!
И точно: по всему солнечному лицу уже не румянец, а какие-то красные волдыри пошли. Аллергия у него на мандарины!
Папа не растерялся, схватил флакончик одеколона, который уже много лет в шкафу стоял, надел перчатки огнеупорные и давай Солнце протирать. Вроде помогает - поменьше волдыри стали. Тогда папа скорее в аптеку побежал, накупил побольше одеколону и одну за другой вылил бутылочки на Солнышко. Вылечили мы его, ещё краше стало. А уж как жарило потом всё лето! Только к осени остатки спирта догорели. Я предложил следующей весной керосинчиком его обдать, но папа говорит, не стоит: и так глобальное потепление идёт, а ещё мы тут будем Солнце раскочегаривать.
Кукольный театр
Ехали мы как-то электричкой. Долго ехали, и моя сестрёнка Катя стала скучать, вертеться, а потом и вовсе захныкала. Мама пыталась её успокаивать, обещала, что скоро приедем, - да какое там скоро! Ещё полтора часа, не меньше. Пассажиры ворчат: потащили, мол, ребёнка в такую даль, а она и сама не спит, и нам спать не даст капризами.
– Не извольте беспокоиться, судари и сударыни!
– сказал папа.
– Сейчас мы устроим спектакль усыпительного характера - наискучнейшее представление на свете. Выступает кукольный театр «Храпят все!».
– Яне хочу спа-а-ать!
– заканючила Катя.
– Т-ссс!
– театральным шёпотом
– Ты и не будешь, ты мне нужна как ассистентка.
Крекс-пекс!
– папа достал прямо из воздуха куколок, двух - наряженных крестьянками - надел себе на
руки, третью - добра молодца - Кате дал. Хихикая, они забрались в соседнее купе, спрятались за спинкой сиденья и давай представление показывать.
– Здорово, Пятровна! Ты чаво-то это мне корыто разбила?!
– ругался папа резким высоким голосом и смешно дёргал косичками.
– И тебе поздорову, Николавна! Да не брала я твово корыта!
– отругивался он же, но уже низким грудным женским басом, оправляя белый передник.
– Да, да! Не брала она ничего!
– весело повторяла за папиным шёпотом Катя, лихо заламывая красную шапку, и то и дело высовывалась из-за сиденья: посмотреть на реакцию зрителей, честно пытавшихся на «скучнейшем представлении» поспать.
– Да как же не брала, когда брала?!
– Да, да! Ничего не брала!
Страсти на сцене накалялись, пассажиры постепенно бросили попытки заснуть и повернулись в нашу сторону - кто недовольно, кто с интересом. Папа тоже забылся, вошёл во вкус, и матерчатые хозяйки ругались друг на друга всё громче и громче.
– Да не брала я твово корыта. А когда вернула, так оно целое было!
– Да чтоб твоей головушке быть такой целой, каким ты мне корыто вернула!
– Да у меня самой корыто дыряво, стала бы я тебе почти целое возвращать!
Петровна подождала поддержки со стороны добра молодца, но тот, ранее охотно ей поддакивавший, что-то загрустил, безвольно повесил тряпочные руки, перестал выглядывать из-за «кулис», а потом и вовсе упал. Махнув рукой - что с этих мужиков взять!
– Петровна с Николавной пошли доругиваться сами.
– Да оно всегда было разбитым, корыто это твоё! Нужно оно мне такое!
– Что, не возьмёшь больше?!
– угрожающе гудел голос Николавны.
– Не возьму!
– дав «петуха», взвизгнул и без того высокий голос Петровны.
– Ах так! Ну, не хочешь брать, так я тебе сама не дам! Ишь, гордая выискалась!
Напоследок дав друг другу пару оплеух, куколки разошлись по сторонам, и на сцене показалась папина голова - кланяться. Все аплодировали, кричали «Браво!», папа улыбался, махал руками и всё приговаривал:
– Да вы, спите, граждане пассажиры, спите!
– А Катя?! Где же Катя?
– вдруг заволновалась мама.
Папа не ответил, но только загадочно ухмыльнулся.
Перегнулись мы через сиденье - а Катя, растянувшись на лавке, спит пуще того добра молодца на сцене.
Спектакль-то взаправду усыпительным оказался.
С три короба
Поехали мы раз на дачу. И разумеется, машина наша в весенней луже застряла. До дома ещё километров пять, бабушка ждёт, а у нас огромный груз - мы шкаф и кучу других вещей перевозили. Папа крикнул: «Я на минутку!» - ив лес. Выходит через полчаса с огромным медведем. Он разные животные языки знает, я не говорил ещё?