Необыкновенные любовники

де Ренье Анри

— Да, — отвечала она, краснея, — я Джульетта, внучка старого Бернардо, и я выросла.

Она подняла корзину. Ивовые прутья заскрипели, выгибаясь под тяжестью гроздий, но она сильными руками захватила ушки и поставила ношу себе на плечо. Все ее тело напряглось, чтобы поддержать тяжесть. Я видел, как бедром натягивалась ткань. Она пошла впереди меня.

Я шел за ней. Ее волосы, поднятые к затылку, скручивались там могучим узлом. Она шла уверенным и ровным шагом. Ее крепкие груди круглились. Шероховатая ткань ее платья была словно из гибкого камня, и она представлялась в ней изваянною линиями благородными и сильными. Ее обнаженные, словно

из теплого мрамора, руки и шея довершали в ней сходство со статуей. Так как было жарко, пятно от пота смочило между плечами ее рубашку.

Ферма была квадратным строением посреди вымощенного двора. При нашем приближении затявкала собака; в хлеву замычал бык. Овцы жалобно блеяли в овчарне. Старый Бернардо появился на пороге двери.

Он совсем не изменился за эти пять лет; только его длинная белая борода стала еще длиннее и белее. Я с восхищением смотрел на его руки; они были широкие и землистые. Старик весь был похож на растущее дерево. Волосы вились на лбу, как сухой мох, а борода спадала, как волокнистая трава. Его голые ноги соединялись с землей, подобно коренастым пням. Грубая кора его лица имела щель для рта и узловатый нарост в виде носа. Живые глаза казались двумя дождевыми каплями, а уши напоминали те хрящеватые грибы, которые растут под старыми стволами. Вид у него был лесной и растительный.

Он принял меня радушно, но с некоторой важностью. Быть может, он был недоволен, видя меня пришедшим вместе с Джульеттой, и опасался с моей стороны одного из тех любовных предприятий, от которых господа не считают нужным воздерживаться с хорошенькими крестьянками.

Джульетта, не говоря ни слова, поставила на стол плетеную бутылку и кружку свежей воды вместе с блюдом черных оливок, после чего быстро исчезла. Мы остались одни. Бернардо молчал и смотрел на меня, покусывая свою длинную бороду. Молчание длилось довольно долго.

— Ты находишь ее красивой, нашу Джульетту? — вдруг спросил он, наливая мне вина.

Я ничего не ответил. Он продолжал:

— Она красива, не правда ли?

Он снова помолчал, затем, положив локти на стол, добавил, когда я осушил свой стакан:

— Почему бы тебе не сделать ее изображения из дерева или камня?

Его язык развязался, как в те давние времена, когда он долго расхваливал достоинства тех или иных плодов, протягивая их мне грубоватою рукою под облезлым хребтом своего осла.

— Оба синьора Коркороне, твои друзья, часто говорили мне о тебе в те годы, когда я тебя не видел. Знаешь, два Коркороне! Это хорошие господа. Я когда-то служил на войне под начальством их деда, поэтому они раскланиваются со мной и разговаривают запросто. Это хорошие господа. Длинный гибок как лук, а маленький — живой как стрела. Они рассказали мне, что ты хорошо научился расписывать и высекать из камня фигуры, что ты можешь, если захочешь, заново сделать запрестольный образ, вроде того, который сгорел во время пожара в Санта Кьяра, или починить апостолов на дверях Сан Микеле, у которых дурные времена отбили носы или руки. Джульетта красива и разумна, и мне хотелось бы увидеть ее в образе святой. Ее изображение всегда стояло бы среди молитв, свечей и ладана. Это принесло бы ей счастье, прибавило бы разума и благочестия.

— Увы, — отвечал я, — ты ошибаешься, Бернардо! Я совсем не леплю и не рисую святых; я предоставляю этот труд другим, более искусным и более благочестивым. Что касается меня, то я ограничиваюсь точным изображением вида вещей, в особенности тела и лиц человеческих.

Он

провел рукой по бороде.

— Коркороне ввели тебя в заблуждение, Бернардо.

— Я видел, как отрывали из-под земли старинные статуи, — тихо, как бы про себя сказал старик. — Они пролежали там сотни лет. На них не было ни одежды, ни головных уборов; они были совершенно нагие. Никто, однако, не смеялся, и все смотрели на них с уважением. Я думаю, это оттого, что их находили прекрасными.

И он продолжал еще тише:

— Я видел, как открывали могилы и разбивали окованные медью гробницы. В них лежали скелеты, завернутые в расшитые золотом ткани. Все зажимали носы, а некоторые толкали эти кости ногой. Это было во время войны, когда мы взяли Гвешию и грабили герцогские могилы…

И старый Бернардо рассказал мне несколько боевых подвигов своей юности, когда он шел под знаменами славного Коркороне. Я докончил бутылку и оливки. Старик проводил меня до двери.

— Извини меня, что я не иду дальше, ноги у меня тяжелы.

Он оставил меня одного. Я направился к сосновому лесу. Когда я вошел в него, встревоженные голуби перестали ворковать. Некоторые из них снялись с мест, громко хлопая крыльями. Чешуйчатая шишка упала к моим ногам.

* * *

Нет, в самом деле, — как я уже сказал и еще раз повторяю, — когда я встретил Джульетту в винограднике, я совершенно не думал увидеть ее нагою; и прибавлю еще: когда я увидел ее нагое тело, я не ощутил в моем теле никакого желания.

Она приходила ко мне каждое утро, в тот самый час, в какой явилась впервые. Два дня спустя после моего посещения старого Бернардо я увидел, как она вошла в комнату, где я работал. Я подумал, что она несет мне какую-нибудь потерянную мною вещь. Я ждал, пока она заговорит, и смотрел на нее с улыбкой.

Ничего не сказав, она стала раздеваться. Она делала это так, словно исполняла приказание. Когда она оказалась совсем нагая, она посмотрела мне в лицо и осталась неподвижной.

Долгие дни я пребывал наедине с ее красотой. Дверь моя была заперта для всех. Приходили и торговцы мрамором и продавцы цветной глины: это были самые обычные мои посетители. Оба синьора Коркороне также хотели меня видеть и удалялись, очень удивленные тем, что пришли понапрасну.

Обычно они входили ко мне, когда им вздумается. Во время самого сурового моего затворничества они проникали в мое уединение. Я их любил. Наши отцы знали друг друга и всегда принадлежали к одной партии. В дни нашей юности мы также обнажали шпагу за одно и то же дело, и наша кровь проливалась в одних и тех же битвах.

Двоюродные братья (они были детьми двух сыновей славного Коркороне, под начальством которого служил Бернардо), они были мало похожи друг на друга, но тесная дружба связывала их лучше, чем родство, или чем могло бы связать сходство в осанке и в чертах лица. Один был высокого роста, другой маленького. Оба очень красивы собою. Они жили в двух соседних дворцах, и все было общее между ними, вплоть до женщин, которыми не раз они делились по-братски. Один получал от них больше любви, другой извлекал из них больше наслаждения. Альберто де Коркороне, меньший ростом, проявлял себя пылким и чувственным; Конрадо де Коркороне, высокий, казался ласковым и мечтательным. Альберто вел себя со своими любовницами страстно, Конрадо — нежно. Поэтому любовницы Конрадо довольно быстро забывали, что он их любил, а любовницы Альберто долго помнили его любовь.