Необыкновенные приключения экспедиции Барсака (илл. В. Колтунова)
Шрифт:
Это внезапное единодушие с очевидностью показало, что Морилире был единственным виновником неожиданной сумятицы, и на мгновение явилась мысль отклонить его запоздалое рвение. Но, с другой стороны, было выгодно воспользоваться услугами испытанного персонала и проводника, уроженца страны, которую нужно было пересечь, поэтому на проделки Морилире закрыли глаза.
Решили, что Бала Конере поступит к Бодрьеру с меньшей частью прежнего персонала, к которому присоединят еще нескольких новых носильщиков, а за Барсаком остается Морилире и большая часть старых погонщиков и носильщиков.
Вся эта неразбериха потребовала
В этот день, на рассвете, роты снова выстроились с оружием; они выровняли ряды под командованием своих офицеров в парадной форме. Снова развевались по ветру знамена, снова гремели трубы. Экспедиция Барсака первой, экспедиция Бодрьера второй прошли среди двух рядов солдат. Колонна тронулась за ними и проводила до ограды.
Там, за «тата», обменялись приветствиями. Офицеры гарнизона высказывали пожелания счастливого путешествия, а Барсак и Бодрьер не без живого волнения пожали друг другу руки. Пока отряд возвращался в свои казармы, два каравана тронулись в путь, каждый в свою сторону. Бодрьер со своим эскортом удалился на юг. Барсак, Понсен, доктор Шатонней, Амедей Флоранс, Жанна Морна и Сен-Берен, окруженные сотней всадников под командой капитана Марсенея, повернули налево и исчезли на востоке.
Но этим почти одинаковым колоннам была предназначена совершенно разная судьба. Если первой не пришлось встретить на своем пути никакой опасности, никакой серьезной трудности, то не так получилось со второй. Бодрьер мирно выполнил свою миссию, без труда собрал все данные для отчета, которого ждала от него палата депутатов, и наконец прибыл в Гран-Басам почти в намеченный срок. Зато судьбе было угодно, чтобы с Барсаком и его друзьями случились события самые необыкновенные и ужасные, какие только можно вообразить.
И вот почему, оставляя в стороне мелкие происшествия, отметившие спокойный путь Бодрьера, наш рассказ отныне прикован исключительно к той части экспедиции, которая удаляется на восток и под предводительством проводника Морилире все дальше уходит в глубь черной страны.
VIII. МОРИЛИРЕ
22 января. Прошло два дня, как мы покинули Сикасо, а у меня сложилось впечатление, что дела идут неладно. Я повторяю, это только впечатление, но мне кажется, что настроение у наших слуг испортилось, что погонщики проявляют еще меньше усердия и сильнее замедляют шаг ослов, если только это возможно, и что носильщики утомляются быстрее и требуют более частых остановок. Быть может, это моя фантазия и я нахожусь под влиянием предсказаний Кеньелалы из Канкана. Нет ничего невероятного в том, что эти почти забытые предсказания приобрели некоторый вес с тех пор, как мы покинули Сикасо и наш конвой уменьшился наполовину.
Боюсь ли я? Почему бы и нет! Или, скорее, если я и боюсь, то только того, что глупец Кеньелала не одарен «вторым зрением», а просто бестолково повторял свой урок. Чего я хочу? Приключений, приключений и еще раз приключений, которые я превратил бы в хороший отчет. Да, я жду настоящих приключений.
23 января. Я продолжаю настаивать, что мы ползем, как черепахи. Правда, местность не способствует быстрому
24 января. Что я говорил? Вечером мы прибыли в Кафеле. Мы сделали в четыре дня пятьдесят километров. Двенадцать километров в день — это неплохо, как рекорд.
31 января. Ну! Он побит, этот рекорд! Мы употребили шесть дней, чтобы пройти следующие пятьдесят километров. Итого: сто километров в десять дней! И вот мы в маленькой деревушке Кокоро. Прошу вас поверить, что я не снял бы там дачу — провести лето на берегу моря. Какая дыра! Оставив три дня назад деревню Нгана — кой черт выдумал эти имена?! — и преодолев последний довольно крутой подъем, мы спустились в долину, по которой сейчас идем. Горы на западе, севере и юге. Перед нами, на востоке, равнина.
К довершению несчастья, мы задержались на некоторое время в Кокоро. Не потому, что мы были там пленниками; наоборот, старшина деревни, некий Пинтье-Ба, — наш сердечный друг. Но…
Но я чувствую, что литературные правила требуют начинать с самого скучного. Поэтому я быстро набросаю несколько этнографических заметок, прежде чем продолжать мой рассказ.
В Кокоро начинается страна бобо. Название скорее смешное, но жители не так смешны: настоящие скоты.
Несколько слов об этих скотах.
Мужчины, в большинстве достаточно хорошо сложенные, совершенно нагие. Старики носят вокруг бедер повязку, называемую «била». Старухи заменяют «била» пучком листьев внизу живота: это кокетливее. Некоторые молодые люди, законодатели мод, используют «била», украшая ее позади хвостом из бумажной материи, собранной на конце пучком. Это последний крик моды! Добавьте к этому простому одеянию ожерелье из трех рядов раковин, подвязки под коленями, пальмовый лист вокруг лодыжки, железные серьги и костяную или тростниковую стрелу, воткнутую в нос: вот вам тип щеголя у бобо.
Женщины отвратительны с их слишком большими бюстами и чересчур короткими ногами, с выдающимся, заостренным животом, с их толстой нижней губой, проколотой костью или пучком листьев толщиной со свечку. Надо видеть это!
Их оружие — копья и несколько кремневых ружей. Кое-кто носит кнутики, к концу которых подвешены священные амулеты [49] .
Эти молодчики не очень разборчивы в пище. Они без всякого отвращения едят полуразложившуюся падаль. Пффф!.. Их умственное развитие соответствует всему этому. Можно судить о нем по тому, как они нас встретили.
[49] Амулет — маленький предмет, будто бы предохраняющий от болезни, ран, «дурного глаза» и т. д.
Этот искусный литературный переход возвращает меня к нити моего рассказа.
Сцена в Кокоро, вчера, 30 января. Ночь.
Подходя к деревне, мы сталкиваемся с завывающей толпой негров. Мы их насчитали при свете факелов по меньшей мере восемьсот; кажется, они настроены совсем не дружественно. Мы в первый раз встречаем такой прием и потому останавливаемся, немного удивленные.
Удивленные, но не слишком обеспокоенные. Все эти парни могут сколько угодно размахивать оружием; нам ясно, что один ружейный залп начисто выметет нашу превосходную публику.