Необыкновенные приключения экспедиции Барсака (илл. В. Колтунова)
Шрифт:
Около восьми часов утра мы заметили деревню Бама, которой принадлежали поля. Когда мы к ней приближались, то встретили процессию «ду», обходившую поля, чтобы прогнать злых духов и вымолить дождь. Эти «ду» — негры, одетые в блузы, на которых нашиты пеньковые и пальмовые волокна. Их головы целиком покрыты пеньковыми колпаками с дырами для глаз, с гребнями из красного дерева и с клювами хищных птиц. Они шли, приплясывая, в сопровождении зевак и мальчишек, которых без стеснения били своими «священными» жезлами. Когда они проходили мимо хижин, им
Через полчаса мы прибыли в Баму. С лицемерным видом Чумуки доложил капитану Марсенею, что негры очень устали, отказываются делать второй этап и просят остановиться в Баме на весь день.
Капитан не моргнул глазом; несмотря на знаки неодобрения, которые делал Тонгане за спиной товарища, он принял удивленный вид и сказал, что просьба опоздала, так как уже решено сделать сегодня длительную остановку. Чумуки удалился озадаченный, а Тонгане воздел руки к небу и выразил свое негодование Малик.
Мы воспользовались неожиданной остановкой, чтобы посетить деревню, и не раскаялись, так как она совсем не походит на те, которые мы видели до сих пор.
Чтобы войти туда, нам пришлось сначала подняться на кровлю хижины, и нас провели по крышам до жилища дугутигуи.
Этот дугутигуи — старый негр с большими усами, походит на отставного сержанта. Он курит длинную медную трубку, огонь в которой поддерживает безобразный маленький негритенок.
Он принял нас сердечно и предложил доло. Чтобы не отстать в вежливости, мы сделали ему подарки. Исполнив этот обряд, мы превратились в туристов.
На площади бродячий цирюльник работал на открытом воздухе. Близ него мальчики делали всем желающим педикюр и маникюр: они стригли большими ножницами ногти на ногах и руках. Четыре каури с человека — такова цена за услуги, но они должны были возвращать клиентам обрезки ногтей, а те торопились закопать их в землю. С помощью немного понимавшего язык Сен-Берена я хотел узнать причины странного обычая, но ничего не вышло.
В нескольких шагах «медик» лечил больного по всем правилам негритянского искусства. Мы издалека наблюдали «консультацию».
Больной, истощенный человек, со впалыми глазами, дрожал от лихорадки. «Доктор» велел ему лечь на землю посреди кружка любопытных, затем выбелил ему лицо разведенной золой, так как белый цвет почитается в этих краях; он поставил возле него грубо вырезанную из дерева фигурку — изображение милостивого божества. Затем он исполнил вокруг больного бешеный танец, дико завывая. Наконец он приказал показать ему, где болит, и внезапно, с радостным ревом, притворился, что вытащил оттуда осколок кости, спрятанный у него в руке. Больной тотчас встал и пошел, заявляя, что он излечился: новое доказательство истины: спасает лишь вера.
Но было ли ее достаточно у нашего больного? В этом можно усомниться, так как улучшение, о котором он говорил, продолжалось очень недолго. В тот же
После общего осмотра доктор Шатонней просто дал ему дозу хинина. Пациент не поскупился на благодарности, но, удаляясь, скептически покачивал головой, как человек, не очень верящий в средство, действенность которого не была усилена ни пением, ни заклинаниями.
12 февраля. Сегодня то же самое, что и вчера, по словам конвойных, и даже хуже. Мы сделаем не больше одного этапа как сегодня, так и завтра.
В момент, когда наша колонна трогается, появляется вчерашний больной. Ему стало настолько лучше, что он захотел поблагодарить своего спасителя еще раз. Доктор дал ему несколько пакетиков хинина с наставлением, как его употреблять.
Все идет хорошо до остановки. Движемся быстро. Ни одной задержки, ни одной жалобы от негров. Это слишком хорошо.
В самом деле, в час остановки, пока устраиваемся на отдых, Чумуки приближается к капитану Марсенею и заводит ту же речь, что и накануне. Капитан отвечает, что Чумуки совершенно прав и что мы не двинемся в путь ни после обеда, ни даже весь следующий день, но потом, после этого большого отдыха, мы не будем останавливаться, пока не проделаем с утра самое меньшее двадцать километров.
Капитан говорит это громким голосом, чтобы все слышали. Негры понимают, что с этих пор ими будет управлять твердая рука. Внушительный тон капитана, очевидно, на них подействовал. Они ничего не говорят и скромно удаляются, потихоньку обмениваясь взглядами.
В тот же день, в 11 часов вечера. Это начинает меня раздражать. Вечером, около шести часов, мы внезапно слышим все тот же жужжащий шум, который впервые поразил нас в Канкане.
Сегодня этот шум опять доносится с востока. Он очень слаб, но достаточен, чтобы исключить возможность ошибки. И к тому же не один я его слышу. Все поднимают головы, а черные выказывают страх. Еще светло, как я уже сказал, но мы ничего не видим.
Небо чисто. Правда, высокий холм загораживает вид как раз с востока. Я спешу на его вершину.
Пока я взбираюсь на холм со всей возможной скоростью, гул понемногу усиливается, потом внезапно прекращается, и, когда я достигаю вершины, ничто не нарушает тишины.
Передо мной до самого горизонта равнина, покрытая зарослями. Я напрасно осматриваюсь: равнина пустынна, я не вижу ничего.
Я остаюсь на вершине холма до самой ночи. Глубокие тени покрывают поле, так как луна находится в последней четверти и, следовательно, восходит поздно; упорствовать бесполезно, и я спускаюсь.
Я еще не преодолел и половины спуска, как шум возобновляется. От этого можно сойти с ума, честное слово! Шум возникает, как и исчезает, внезапно, потом понемногу уменьшается, как будто удаляется на восток. Через несколько минут снова полная тишина.